Книга Лихо. Только твой, страница 99 – Галина Чередий

Где-то на отдаленном пограничье сознания зудело, что неплохо бы пожрать и попить, особенно после усилий организма на восстановление. Но я сидел и сверлил глазами чертову дверь, будто это могло ускорить процесс ее открывания. Все больше бывших пленников собиралось у входа в коридор, но никто больше с расспросами не лез. Очевидно, напряжение нашего ожидания уже можно было не просто ощутить – руками потрогать, так что никто и не рисковал.

Свежестью и прохладой окатило как раз в тот момент, когда я как раз прикрыл уже горящие глаза. Распахнув их, я увидел медленно откатывающуюся в сторону стальную громадину и Настьку, что уже проскользнула в первую же щель и повисла на шее у Демы.

Я еще только на ноги поднялся, а первые пленники выбежали наружу. Кто-то закричал, закрывая глаза, отвыкшие же даже от рассеянного предвечернего солнечного света. Кто-то и вовсе упал на землю и принялся валяться в траве, рыдая в голос. А кое-кто, едва вырвавшись, понесся к воротам без остановки, быстро исчезая в лесу за ними.

Настька отлипла от Демыча и смотрела теперь на все происходящее в явном шоке, задыхаясь от рвущихся слез.

– Мне надо к Софие, – сказал я.

– Но… мы же не можем просто бросить их вот так, – пробормотала Настька, уставившись на ту самую девчонку, что нервно жалась к стене.

– Полнолуние! – ткнул я в солнце, уже зацепившее верхушки деревьев и глянул в глаза уже Демьяну. – Я должен быть с ней.

– Езжай, мы разберемся тут, – кивнул друг.

Я хлопнул благодарно по плечу Кибера, понимающе кивнул Деме, которому предстоял тот еще квест черезсчитанные часы – присматривать за целой кучей перевернувшихся оборотней. Но ему не привыкать, с нами же справлялся.

Я гнал тачку Руслана на предельной скорости, но железная паскуда через час пути внезапно заглохла посреди гребаной степи, отказавшись снова заводиться. Будто мстила за своего владельца, зараза.

Бежал вдоль дороги, отчаянно махал проносившимся мимо тачкам, пока не осознал – переворот берет за горло, как бы я его не пытался тормознуть усилием воли. Несся напролом через овраги, поля, ревя во все горло от ярости и досады на себя. Опаздываю, безнадежно опаздываю. Если меня уже колбасит так, имеющего четыре десятка лет опыта по сдерживанию переворота, то София уже мечется на четырех лапах, наверняка паникуя и разбиваясь о стены в попытке вырваться из западни.

Ноги подломились, и я покатился кубарем с какого-то пригорка, оказавшись у его основания уже в шкуре. Вырвавшись на поверхность зверь захватил контроль и ломанулся вперед, не разбирая дороги, глухой и слепой ко всему, кроме ведущего к паре инстинкта.

Вонь асфальта, визг тормозов, удар, вышибающий в темноту. Гул голосов, чей-то испуганный вскрик и снова бег, слишком медленный, вслепую, через адскую боль. Боль побеждает, опять темнота. Снова запах засохшей крови, боль, но гораздо слабее, вижу светлеющее небо, бегу, бегу.

Обратный переворот застал на окраине какого-то поселка. Перемахнул через несколько заборов, рявкая на поднявших лай дворовых шавок. На ходу содрал с веревки чужие штаны и розовую бабскую футболку, натянул. Еще через пару минут бега увидел выходящего со двора мужика, который широко и смачно зевал, звеня ключами от своей серой «Хонды», припаркованной у забора.

– Прости, мужик, компенсирую, клянусь, – прошептал, опуская его обмякшего на покрытую росой траву.