Онлайн книга «Парижские бульвары»
|
– Святой Боже, неужели это вы, мадам? Как я рад вас видеть! Этот сиплый тонкий голос показался мне знакомым. Я подняла голову. – Вы, господин Боэтиду? Да, ваше появление – приятный сюрприз. Смешной толстяк, прихлебатель, при старом режиме пытавшийся что-то урвать от богатств моего отца, и вправду был рад меня видеть. – Ах, как я счастлив, как счастлив! Вы не знаете, я так любил вашего отца. – Любили? Но мой отец еще не умер, – произнесла я, еще не вполне проснувшись. – Да-да, я знаю. Он в Вене. Но ведь вы сами понимаете, что нынче мне никакой пользы его любить. Я усмехнулась. – Ну конечно. Теперь вы лишены возможности обкрадывать его. – Я? Ох, сударыня! Я никогда не обкрадывал принца. Я честно зарабатывал свое жалованье. – И какая же у вас была должность, господин Боэтиду? Я спрашивала язвительно, Боэтиду был мне не слишком приятен, но я была рада возможности поговорить хоть с кем-нибудь. Лишь бы не эта тишина… Лучше ссора, чем одиночество! – Я был у принца распорядителем. – Распорядителем? – Я распоряжался его развлечениями. Как бы вам это сказать… Принц любил мадам де Бельер. – Она была любовницей отца, выражайтесь ясно, я не ребенок! – Ну да. Так вот, я устраивал им встречи… – Они так в вас нуждались! – произнесла я насмешливо. Боэтиду замолчал, опустив голову, и только изредка поглядывая на меня злыми глазами. Раздражение толстяка меня смешило. Как я их всех ненавидела – этих заговорщиков, убийц, интриганов, всю эту баронскую свору! – Какая вы высокомерная, сударыня. А ведь я говорил с вами искренне. Но вы, видно, пошли в своего отца. Он тоже всегда ни в грош не ставил меня. Но я же не просто тряпка, чтобы со мной не считаться. Между прочим, – гордо добавил он, – после того, как принц сбежал за границу, я стал депутатом Учредительного собрания. – Это время давно прошло. Теперь час Конвента, – сказала я уже более спокойно. Боэтиду приободрился, вообразив, наверное, что его рассказ произвел на меня впечатление. – А нынче и вы, мадам, и я служим господину барону. Ну так что же? Всегда нужно служить тому, кто хорошо платит. В этом нет ничего унизительного. И я хорошо служу. Я сегодня такое дельце провернул – барон будет в восторге! Я смотрела на собеседника без всякого интереса. Толстяк вдруг вскочил, охваченный желанием меня поразить, выхватил из-за пазухи какой-то сверток: – Вот, полюбуйтесь! И он выложил передо мной на стол целую кучу пустых бланков пропусков. Да, это были самые настоящие бланки пропусков. Десятки. Нет, сотни. Словом, настоящая груда бумаг. На каждом пропуске была печать Конвента и подписи каких-то чиновников. Все как полагается… И даже заголовок: «Французская Республика, единая и неделимая». И это все лежало передо мной! В нескольких дюймах от меня! – Что это? – проговорила я шепотом. – Куча, целая куча, правда? Это пропуска, мадам. Я украл их. Нет, я их выкрал, как самый настоящий шпион. О, барон щедро озолотит меня! Я смотрела на толстяка. Он совершенно не подозревал, что творится у меня в душе, и от радости едва не подпрыгивал. – Ну, что я вам говорил? Я ж многого стою! – Да-да, – произнесла я машинально. В этих клочках бумаги, разбросанных на столе, была вся моя жизнь. Встреча с Жанно, с Маргаритой, возможность уехать в Вену. Наконец, выход из этого заколдованного круга, в который я попала, освобождение из-под власти проклятого Батца… Будь у меня хоть один такой пропуск, я бы уже нынче утром ускользнула из его рук! Я бросила на Боэтиду такой бешеный взгляд, что бедняга испугался и принялся торопливо собирать бумаги. – Кажется, на вас сильно повлияло мое сообщение. Конечно, такой успех, такая удача… – Со мной все в порядке, – сказала я, жадно следя за тем, как бумаги скрываются в глубоком кармане сюртука Боэтиду. Потом до меня дошло, что я веду себя неправильно, своим волнением возбуждая подозрительность этого толстяка. Его надо успокоить, усыпить… Усыпить? Да у меня же есть снотворное! Моя рука невольно поднялась к груди, к тоненькой ниточке, на которой висели две ампулы: одна – с цианистым калием, другая – со снотворным. Лихорадочно обдумывая свой план, я со смехом подумала, что, наверно, сам Батц не подозревал, как кстати придутся мне его подарки! – Вы хорошо себя чувствуете? – спросил толстяк обеспокоенно. – Да, – сказала я, поднимаясь. – А после стакана вина и вовсе станет хорошо. Боэтиду только что пришел с улицы, замерзший, продрогший. Неудивительно, что при напоминании о горячем вине он жадно облизал губы. – Мадам, а нельзя ли и мне напиться? – Так принесите же себе стакан, сударь! – сказала я деловым тоном. – Не будете же вы пить из кувшина. Толстяк поспешно вышел. Было слышно, как он зовет лакея… Дрожащими руками я осторожно вскрыла ампулу со снотворным. Вспомнились слова Батца: «Этого вещества хватит, чтобы уложить десять человек на целые сутки». Я всыпала совсем немного порошка в свой пустой стакан. Когда Боэтиду вернулся, я поменяла стаканы местами, налила вина и один из них, со снотворным, протянула толстяку: – Пейте, сударь. Оно и вправду хорошо согревает. Ведь это бордоское. Боэтиду, блаженно зажмурившись, цедил вино маленькими глотками. Меня колотила дрожь. Наблюдая за толстяком из-под опущенных ресниц, я насилу сдерживала нетерпение: да пей же ты скорее, черт возьми! Что, если снотворное выдохлось? Что, если я насыпала его слишком мало? – Хорошее вино! Чудесное! Лучшее вино в Париже – у барона де Батца! – Взглянув на меня, толстяк враз осекся. – Что это с вашим лицом, сударыня? Господи ты Боже мой! Вы словно с ума сошли! Я и сама видела себя в зеркале: лицо белее снега, глаза пылают каким-то дьявольским зловещим огнем. – Со мной все в порядке! – отрезала я грубо. – Вы так смотрите, Господи Иисусе! Как ведьма… Словно… словно вы заколдовать меня хотите… вы, наверно, боль… больны. Я заметила, что у него заплетается язык. Мысли Боэтиду явно мешались. Попытавшись подняться, он тут же снова тяжело упал в кресло, и двигаться ему было трудно. – Боже! – пролепетал он в ужасе, словно неожиданная мысль пронзила его. – Вы меня отравили! Вы убийца! – Не бойтесь, – успокоила я его. – Это только морфий. Вы уснете, и ничего с вами не станется. Боэтиду разевал рот, вероятно, пытаясь позвать на помощь. Вместо крика получался только шепот. Глаза толстяка закрывались. Еще какое-то мгновение он бормотал что-то, шевелил руками, а потом умолк. |