Книга Эта горькая сладкая месть, страница 48 – Дарья Донцова

Выяснилось, что несколько недель назад, какого числа, Ваня не помнил, он забрел в закусочную “Олимпия”. При этих словах Натэлла вздохнула. “Олимпия” – маленькое грязное заведение. “Рыгаловка” – так называет подобные места ласковый Аркадий. Тусуются там в основном алкоголики, бомжи и проститутки. Ассортимент еды соответственный – дешевый китайский суп в стаканах, несъедобные американские куриные сосиски с кислым кетчупом и богатый выбор неудобоваримых винно-водочных изделий. Иван взял, по его словам, яичницу и пристроился в уголке. Тут-то он и увидел Катюшу с незнакомой теткой. На фоне остальных посетителей женщины выделялись, как бриллианты в навозной куче. Скорей всего в такое непотребное место заглянули, чтобы не встретить знакомых.

Неизвестная дама что-то втолковывала Виноградовой. Та отрицательно покачивала головой. В забегаловке стоял гвалт, и Ваня не слышал, о чем шла речь. Зато увидел, как незнакомка вытащила из сумки пачку долларов, сантиметров эдак десять толщиной, и стала совать Кате.

– Столько деньжищ, – сокрушался пьяница, – небось все по сто баксов!

Но Катюша в отличие от Ивана не пришла в восторг. Оттолкнула соблазнительную пачку, сказала какие-то грубые слова и ушла. Богатая тетка запихнула баксы в кожаную торбочку, посидела пару минут и тоже отправилась восвояси.

– Как выглядела незнакомка, помните?

Иван напрягся.

– Черное пальто, беретка и сумка.

Какие славные, индивидуальные приметы! Просто уникальная дама! Да в черном пальто с береткой пол-Москвы ходит.

– Лет сколько?

Алкоголик мучительно задумался.

– Черт ее знает, тридцать два – сорок, пятьдесят, шестьдесят… Я не умею возраст отличать, и потом, голова сильно болела.

Все ясно, сидел пьяный, поэтому ничего и не разобрал, а деньги запомнил.

– О, – вскрикнул Ванька, – на торбочке у тетки золотая буква О болталась на цепочке!

Да, облегчил задачу! Как только следователи со свидетелями работают, не представляю.

Стрелка часов тихо подбиралась к четырем, следовало нестись домой, пока домашние не заметили исчезновения умирающей.

Остановив такси метров за двести до ворот, я, прижавшись к забору, словно вор, стала пробираться к дому. И поняла, что опоздала. Во дворе стояла милицейская “Волга” с мигалкой, а в открытом гараже виднелись машины: “Мерседес” Аркадия и “Фольксваген” Зайки.

Так, нечего и думать о том, чтобы войти через парадный вход. Скорее всего отсутствие любимой мамули замечено. Хотя, может, еще не все потеряно!

Я обогнула дом с задней стороны. Чудесно, окно спальни распахнуто, а у сарая стоит длиннющая садовая лестница. Приставив ее к окну, я с замиранием сердца принялась карабкаться вверх по шатким ступенькам.

Ужасно, просто панически боюсь высоты, да еще мокрые, потные руки скользят по перекладинам. Но ведь не признаваться же домашним, что я прекрасно себя чувствую!

Красная от натуги, потная и несчастная, ввалилась в спальню и услышала за дверью негодующий голос:

– Можете убедиться сами! Не прошло и двух недель, как выбралась из клинической смерти, а уже усвистела куда-то!

Тратить время на раздумья нельзя. Одним прыжком преодолев расстояние от подоконника до кровати, я рухнула под одеяло, не успев снять ни джинсы, ни теннисные туфли. Тут же дверь распахнулась, и в комнату ворвались разъяренные домашние: Кеша, Зайка и Маня. Сзади маячил полковник.

– Вот… – трагическим тоном завел сыночек и уставился на кровать.

Я приоткрыла глаза и дребезжащим голосом спросила:

– У нас пожар?

Кешка остался стоять с открытым ртом. Зайка в негодовании повернулась к супругу:

– Как ты мог не заметить Дашу в кровати? Аркадий принялся оправдываться:

– Когда заходил, ее не было, честное слово! Ольга посмотрела на меня.

– Признавайся, уходила?

Я с трудом повернула голову и прошептала:

– Заинька, ноги дрожат, только до туалета и то с трудом добредаю. Дайте отдохнуть умирающему человеку.

– Ничего не понимаю, – бормотал обескураженный Кешка, – приехал с работы, заглянул – се нет. Потом поехал в “Макдоналдс” за уродскими котлетами, поднялся в спальню – снова нет. А теперь оказывается: лежала, не вставая.

– Если в стенах видишь руки, не волнуйся – это глюки, – встряла Маруся.

– Ладно, – отмахнулась Зайка, – Даша на месте, пошли обедать, а то не успела войти, как Аркашка наверх поволок.

Я закивала головой:

– Идите, поешьте, только пусть Александр Михайлович потом поднимется.

Приятель переспросил:

– Может, не надо? Что-то ты сегодня такая красная, давление, наверное, поднялось.

Ну как угодить такому! Вчера бледная, сегодня румяная – все плохо!

Домашние ушли, Манюня притормозила на пороге.

– Мамусечка, ты и правда как свекла, потная вся. Давай врача вызовем.

– Не волнуйся, детка, просто жарко.

– Зачем тогда укрылась? – удивилась дочь и сдернула пуховое одеяло. – Так, – пробормотала она, узрев джинсы и туфли. – Так! Значит, Кешка не обознался, ты и впрямь удрала из дома.

Девчонка открыла рот, чтобы заорать, но я быстренько спросила:

– Мусенька, а Кешик уже знает, кто разбил багажник “Мерседеса”?

Дочь захлопнула рот и помотала головой. Любовь Аркадия к автомобилю – притча во языцех. “Мой глазастенький”, – воркует сыночек, поглаживая полированный капот. Иногда, в злую минуту, Зайка сообщает, что “мерс” был бы Аркадию самой лучшей женой, потому что всегда молчит. А уж если он родит ему двух “мерсят”, то хозяин всю жизнь станет поить его авиационным бензином. Царапины на боках автомобиля Кеша воспринимает как собственные раны. И надо же чтобы Маруся недели три тому назад, влетая на своем мотоцикле во двор, зазевалась и вломилась прямо в багажник священной тачки. По счастью, хозяин в этот скорбный момент мылся в ванной и не заметил происшествия.

Трясясь от ужаса, Манюня быстренько оседлала мопед и унеслась в гости к Саше Хейфиц. Преступница надеялась, что брат заподозрит кого-нибудь другого. Так и вышло. После обеда к детям наехали гости, забили двор машинами, и сын обнаружил вмятину только ночью, когда, проводив всех, решил загнать “Мерседес” в гараж.