Книга Ожерелье для дьявола, страница 108 – Жюльетта Бенцони

— Сопротивляться было ни к чему! — со смехом сказала мадам де Бальби. — Я вовсе не намереваюсь тебя отравить. Это вовсе не мой стиль. А потом, не говорила ли я тебе, что мы расстанемся окончательно только тогда, когда я потеряю всякий к тебе вкус? Это время еще не пришло.

Теперь ты будешь спать. Завтра тебе вновь дадут этого превосходного ликера. И послезавтра тоже.

Не бойся, ничего вредного он тебе не сделает. Ты будешь просто спать. Спать, и все. Бедная госпожа де Турнемин! Ей предстоит сохранить свою девственность еще на какое-то время!

Она ушла, посмеиваясь. Ее смех постепенно стихал в глубинах подвала. В какое-то мгновение в Жиле вспыхнуло желание закричать ей, что ее месть бессмысленна, что Жюдит — его жена, но он сдержался, чтобы не навлечь бед на его прекрасную малышку со стороны этой фурии. А затем последовал сон, глубокий сон.

Когда он выплыл из этой глубины, он открыл глаза, увидел эту серость своей тюрьмы и долго приходил в себя. Туманы снотворного расходились медленно, к нему с трудом приходила память.

Когда к нему вернулось зрение, он увидел, что руки и ноги его больше не связаны, что он лежит на каком-то матрасе, покрытом бараньими шкурами. Сквозь узкое окошко пробивался лучик света. Вокруг никого не было.

Сначала он сел, голова пошла кругом, потом постепенно головокружение прошло. Около себя он увидел поднос с жареной курицей, хлебом и бутылкой вина.

Жиль почувствовал сильный голод. Кажется, никогда его желудок не был так пуст. Эта

Анна решительно очень внимательна к своим пленникам. Без церемоний он принялся утолять свой голод. Затем встал, почувствовал возвращающуюся гибкость рук и ног и пошел к двери. Может быть, была какая-то возможность убежать отсюда. Но, к его великому удивлению, дверь оказалась открытой.

Не теряя ни секунды, он устремился к лестнице с шаткими ступеньками, выбежал в коридор с покрытыми плитами полом. Там увидел открытую дверь, а за дверью был залитый солнцем луг.

Хрупкие ветки виноградника шевелились под солнцем. Стояла полная тишина. Дом был совершенно пустынен. Он вышел из этой двери на солнечный луг и должен был закрыть глаза, чтобы привыкнуть к ослепительному утреннему солнцу.

Это казалось счастливым пробуждением после кошмарного сна.

Совсем близко раздалось лошадиное ржание. Он открыл глаза и увидел привязанного к тополю оседланного коня.

Жиль взглянул на дом. Это была полуразрушенная мельница. Ручеек падал на старое колесо, почти без лопаток. Он освежился водой, побежал к лошади, отвязал ее, вскочил в седло и поскакал по лугу по направлению к дороге. Им владела лишь одна мысль — вернуться к Жюдит.

— Вы?! Боже мой! Где вы были? — воскликнула Берта, открывшая ему дверь.

Прибежала мадемуазель Маржон. Она бросилась к Жилю, вглядываясь в него с каким-то ужасом, как будто тот вернулся, по крайней мере, из ада. Он увидел ее покрасневшие заплаканные глаза.

— Я сам не знаю! Меня похитили. Где Жюдит?

Я хочу ее видеть.

Он бросился вверх по лестнице, крича во всю мощь своих легких:

— Жюдит! Жюдит! Где ты, сердце мое?

На пороге появился один Понго. Понго с впалыми глазами, посеревшим лицом, как после долгой болезни. У него был такой трагический вид, что ужас охватил Жиля. Он бросился к индейцу, схватил его за плечи.

— Где она? Где моя жена?

— Она уехала вчера вечером, — произнесла у него за спиной потухшим голосом мадемуазель Маржон.

— Уехала? Куда? Как уехала?

— Я не знаю. Она казалась спокойной, потом уснула. Я ушла в церковь. Берта готовила ужин.

Понго был в конюшне. Когда мы пришли, постель была пуста, а она исчезла. Жиль! Как вы могли сделать такое!

— Что сделать? Вы мне можете сказать, что я ей сделал? Я же вам сказал, что я оказался жертвой интриги.

Мадемуазель Маржон отвела взгляд, ее глаза снова наполнились слезами.

— Я не знаю, но это трехдневное отсутствие без всяких известий! Три дня! Бедная малышка!

Даже королева не имеет права сделать такое. Это низко!

— Королева здесь совершенно ни при чем. Это была ловушка, западня. У меня очень опасные враги, вам это следовало бы знать.

Она пожала плечами.

— И друзья, которым вы не имеете права ничего сказать? Святая Дева! Бог свидетель, что я никогда не обращала внимания на разные слухи о том, что говорят о королеве.

— Еще раз королева? — в ярости вскричал Жиль. — Я же вам толкую, что она здесь ни при чем.

— А это что такое?

Она вынула из своего шейного платка смятую бесформенную бумажку, положила ее в руку Жиля.

— Вот. Посланец принес это письмо вашей жене на следующий день после вашего исчезновения. Жюдит всю ночь простояла у окна, ожидая вас. Она прочитала письмо, страшно закричала и без сознания упала на руки Понго. Вам, наверное, будет трудно его прочитать. Она так долго над ним плакала.

Разгладив на колене дрожащей рукой письмо, он с трудом смог прочитать несколько строк, написанных женским почерком.

«Потерпите, дорогая, вы вскорости не увидите вашего соблазнительного супруга. Надо быть такой наивной, такой глухой, такой провинциалочкой, какая вы, впрочем, и есть, чтобы не знать, что ваш прекрасный шевалье — любовник королевы. А у Марии-Антуанетты никто еще ничего не брал, когда она этого не хочет.

Утешьтесь. Вы так молоды! Придет и ваша очередь. Искренняя подруга!»

Жиль сжал в кулаке это ядовитое послание.

Он с трудом сдерживал слезы.

— Она это прочитала! Как она могла этому по-. верить? Она же знает, что я люблю только ее.

Боже мой! Я так ее люблю!

— Она нашла портрет. Тогда она поверила.

Понго протянул своему хозяину шкатулку, в которую он положил миниатюру кардинала. Шкатулка была пуста.

Жиль схватил ее. Он никогда не думал, что однажды эта шкатулка сможет причинить ему столько зла. Он в отчаянии швырнул ее в окно, брызнули разбитые стекла. Затем тяжело рухнул на кровать и зарыдал. Никто не осмелился перестелить кровать. Она хранила следы его жены. Он прерывал рыдания, звал Жюдит и снова рыдал.

Когда к концу дня сад заполнился солдатами, он ничего не слышал. И только когда властная рука легла на его плечо, он вышел из этой пропасти своего отчаяния.

Подняв голову, он без всякого удивления увидел стоявшего у кровати знакомого ему офицера.

Тот смотрел на него с большой жалостью. Но тем не менее твердым официальным голосом он произнес зловещие слова:

— Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, именем короля, я вас арестую.