Книга Зимнее лето весны, страница 47 – Дарья Донцова

– Молчу, молчу, – закивала та. – Понимаю, Жорик у нас – Шекспир, его править нельзя. Просто непонятно, как заставить несушку щебетать? Мы же обязаны добуквенно соблюсти «пьесу».

– Замечательно прокудахтают, – заверил Жорик.

– А улыбка поросенка? – не успокаивалась Лиза. – А счастливая коза? Как зритель поймет, что вонючая гадость рада до усрачки?

Не успело прозвучать последнее замечание, как милое животное встало в странную позу, задрало хвост… В воздухе поплыл омерзительный запах!

Лиза закатила глаза.

– Начинается!

– Где дебилки? – взвыл Фомин.

В комнату влетели долговязые девицы. Я невольно улыбнулась: парочка привыкла к такому обращению, у них выработался условный рефлекс. Очень часто люди стандартно реагируют на ключевые фразы, но со стороны их поведение выглядит смешно.

Не так давно мы с Олегом отправились в супермаркет. Купили там полную тележку продуктов, и Куприн, открыв багажник, начал сваливать в него пакеты. Супруг всегда сам осуществляет загрузку, мне он столь важную процедуру не доверяет. Я не спорю. Это бесполезно.

Не успела я расслабиться, как над площадью полетел раздраженно-визгливый вопль:

– Сколько можно возиться? Ну не идиот ли ты! Ничего не способен сделать быстро! Дома ребенок голодный сидит! Заводи драндулет!

Я невольно поискала глазами источник звука и увидела бабу в цветастом платье, понукающую своего супруга. Пожалела бедного парня, и тут случилось странное. ВСЕ мужчины, рывшиеся в багажниках, вынырнули оттуда и почти хором ответили:

– Сейчас, дорогая, еще пара минут – и едем!

Один Олег не обратил внимания на крик. Да и понятно почему: у нас нет детей. Вот она, стандартная реакция на внешний раздражитель! Бедные мужья даже не сообразили, что визжит не своя баба, а чужая. Ну прямо собаки Павлова! Раз орут – надо живо соглашаться и лезть за руль.

Вот и две долговязые девицы материализовались в студии, едва услышав обращение «дебилки».

– Убрать, побрызгать дезодорантом! – бушевал Николай. – Где Фрося? Кто у нас актриса?

– Я здесь, – донеслось из самого темного угла студии. – Сижу тут уже час.

– Выйди из сумрака! – заверещал Фомин. – Нашла куда забиться…

Легкая тень шмыгнула к середине комнаты, режиссер уставился на новое действующее лицо. Меня охватило удивление: не слишком-то красавица была похожа на деревенскую простушку, в круге света стояла высокая черноволосая смуглая девушка, смахивающая на испанку. Настоящая Кармен, никак не Фрося.

– Тебя как зовут? – спросил Фомин.

– Фатима, – ответила актриса.

– Таджичка? – решил уточнить Николай.

– Татарка, – с достоинством поправила Фатима и ехидно добавила: – А вы по национальному признаку снимаете? Я не напрашивалась, меня вон тот парень на кастинге выбрал.

– Офигеть! – взвыл Фомин. – Жорик! Скунс! Фатима сюда никак не подходит!

– Она симпатичная, – уперся рекламщик, – хозяину понравилась, ее утвердили!

– Мне уходить? – изогнула девица правую бровь. – Я не устраиваю вас? Не можете забыть двести лет татаро-монгольского ига?

– Лиза, – еле слышно сказал Фомин, – забери Фатиму и немедленно сделай из нее Фросю.

– Йес, – кивнула та и поманила актрису: – Пошли.

– А мы пока займемся обстановочкой, – начал приходить в себя режиссер. – Начнем с поросят. Давайте их сюда, вытряхивайте из перевозки, живее.

Оказавшись на свободе, два подсвинка немедленно описались. Миша фыркнул.

– Может, сначала с козой отснимем, а потом картинку добавим? За всеми сразу не углядим!

– Ставьте козу в центр, – велел Фомин. – Эй, как тебя там, Машка, иди сюда!

Коза и не подумала его слушаться. Она меланхолично отвернула морду и попыталась жевать брюки Миши.

– Дебилки, пинайте дуру на точку, – приказал режиссер. – А ты чего стоишь? Помогай!

Последнее обращение относилось ко мне, пришлось подойти к милому созданию, которое при ближайшем рассмотрении оказалось не таким уж и милым. Я не могла сообразить, куда лучше упираться руками, чтобы сдвинуть козу с места. Ее голову украшали острые рога, а со стороны хвоста, помня о случившемся, я приблизиться не рискнула.

Очевидно, те же сомнения терзали и длинноногих девиц, они отнюдь не спешили бросаться мне на помощь.

– Долго повторять? – пошел вразнос Фомин, и тут козочка, ловко перебирая копытами, сама прошла несколько метров.

– Супер! – восхитился Николай. – Строим декорации – утро в деревне. Вперед! С песней!

Девушки заметались по студии, вытаскивая из закоулков бутафорский забор, фальшивые деревья, банки, горшки…

– Живей, живей! – подгонял их Николай. – А вот и Фрося.

Я посмотрела на вошедших и икнула. Если кто из вас помнит фильм «Морозко», то легко представит, как выглядела сейчас Фатима, – она была вылитой мачехиной дочкой. Две белые косы из мочалки, густая челка на лбу, лицо вымазано известкой, ненатурально красный румянец, щетина искусственных ресниц, огромные, намалеванные помадой губы и сарафан до пола.

– Шикарно, – пропел Фомин. – Иди, садись на табуретку около козы!

– Я? – спросила Фатима.

– Нет, я! – взвизгнул режиссер.

Фатима осторожно умостилась на сиденье.

– Начинай доить! – приказал Николай.

– Я? – вновь вякнула Фатима.

– Ты, ты, – торопливо подстегнула актрису Лиза.

– Как? – поинтересовалась Фатима.

– Просто! Никогда не доила козу? – наливался злобой режиссер.

– Каждый день начинаю с того, что шлепаю в сарай за сливками к кофе, – не изменившись в лице, сообщила Фатима.

– Ой, ща он ей вломит, – зашептала Лиза.

Но Фомин, очевидно, был в хорошем настроении.

– Ха-ха-ха, – сказал он, – всем смешно. Приступаем! Согнись! Ниже, подними лицо! Хватай козу! Начинай!