Книга Мой генерал, страница 77 – Татьяна Устинова

Господи, ну хватит уже на сегодня! Сколько можно?!

Тень как будто повисла в дальнем углу, а потом сказала:

— Марина Евгеньевна, это… я. Галя. Мне надо с вами поговорить.

Марина растерялась. Федор рядом с ней хранил молчание.

— Галя, — повторила Марина зачем-то, — вы проходите, пожалуйста. Сейчас я открою. Я… да-да, одну минуточку.

— Давайте лучше ко мне, — уверенно пригласил Федор, распахнул свою дверь, зажег свет и сделал движение, как будто собирался внести Галю внутрь на руках. Марина посмотрела подозрительно. — Если я вам буду мешать, я схожу… в буфет.

Галя кивнула, колыхнулись черные пряди — ей было все равно, пойдет Тучков Четвертый в буфет или не пойдет.

— Хотите чаю?

— Нет. Я ничего не хочу.

— Вы хотя бы садитесь.

— Да. Спасибо.

Она прошла в самый темный угол — деликатный Тучков зажег торшер, а верхний, яркий свет зажигать не стал — и опустилась в кресло. Она почему-то напоминала сломанную вещь.

— А кофе, Галочка? Хотите кофе? — Марине было ужасно ее жалко.

— Или коньяк, — предложил Федор, — у меня есть.

И полез в стеклянный шкаф за бокалами.

— Марина Евгеньевна, — неожиданно сказала Галя. Голос тоже, похоже, сломался, и она им плохо владела, — мне надо уехать. Сегодня или завтра утром. Дайте мне денег, если у вас есть. Мне надо немного. На билет только.

— Господи, Галя, конечно, — засуетилась Марина, — я только сбегаю в свой номер.

— У меня есть деньги, — перебил их Тучков и открыл коньяк. Пробка как будто вздохнула. — Выпейте, Галя. И ни сегодня, ни завтра вы ни на чем не уедете, поезд в Москву будет только в понедельник.

— Мне все равно, — заявила она. — Я не в Москву тогда. А потом как-нибудь.

— А… зачем так срочно? Дождитесь поезда, и тогда…

— Завтра приедет его жена, — равнодушно сказала Галя. — Забирать. Мне здесь не место. И денег у меня нет. Все деньги были у него в чемодане. И пропали.

— Как пропали?! — поразилась Марина.

Санаторий гордился тем, что у них «никто не ворует». Об этом сообщалось каждому отдыхающему, можно сказать, еще на станции.

— Пропали, — так же равнодушно проговорила Галя. — Мне уехать надо, а не на что. За так не повезут. И ждать некогда. Дадите?

Федор Тучков выудил бумажник, открыл и положил перед ней, рядом с рюмкой, кучку бумажек — довольно много.

— Спасибо, Марина Евгеньевна, — сказала Галя. Вряд ли она видела Тучкова. — Я пошла.

— Нет, выпейте сначала! — Марина схватила ее за руку. Рука была холодной и влажной. — Выпейте, выпейте.

Галя опрокинула в себя коньяк, поставила рюмку и опять сказала:

— Спасибо. Мне больше ничего не нужно. Я… верну вам, Марина Евгеньевна.

— Зачем он собирался в милицию? — вдруг жестко спросил Тучков. — Вы знаете?

— Знаю.

Маринино сердце приостановилось, а потом пустилось в разгон — все быстрее и быстрее.

— Зачем, Галя?

— Какое это теперь имеет значение?

— Имеет.

Она пожала плечами. Ей было все равно. Наверное, в голове у нее тоже что-то сломалось.

— Он узнал того, которого Марина Евгеньевна нашла. Он из Ярославля родом, Вадик, а тот был какой-то главный ярославский бандит. Он все вспоминал, вспоминал, а потом вспомнил и сказал — пойду в милицию. Менты небось и не знают, какого тут большого человека в воду спихнули. Небось, когда узнают, всем отделением свечки пойдут ставить за упокой души. Он был уверен, что тот не сам утонул. Такие, говорит, сами не тонут. — Она помолчала, а потом добавила: — Я тоже должна свечку поставить. За упокой души.

Федор Тучков мельком взглянул на Марину. У той глаза налились слезами, губы водило из стороны в сторону — так жалко было несчастную Галю!

Федор потрогал ее за плечо. Она обернулась и посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой, и Марина поняла — рыдать нельзя. Сочувствовать можно, но только тихо, про себя.

У него работа — бывшее ее собственное «приключение», — он должен ее делать, а она не должна ему мешать.

Она не станет мешать. Только Галю очень жалко.

Федор Тучков чем-то странно хрустнул, как будто сел на стекло, и налил Гале еще коньяку. Марине некогда было разбираться, чем он там хрустит. Чайник закипел, изрыгнул пар и выключился. Марина разложила в кружки пакетики и залила кипятком — может, она выпьет, эта несчастная глупая девчонка, у которой нет даже денег, чтобы вернуться в Москву.

— Спасибо, Марина Евгеньевна, — сказала та опять. — Больше не у кого попросить. У вас лицо похоже на человеческое.

— Что случилось сегодня утром? Почему вы были так расстроены? Почему не пошли с ним кататься на лошадях? Вы же хотели.

— Будь они прокляты, эти лошади, — равнодушно заметила Галя.

— Почему вы плакали?

— Я не помню. Разве я плакала? Я теперь, наверное, никогда не заплачу.

— Вы плакали. Вы попались нам навстречу, все лицо у вас было в слезах.

Генерал Тучков говорил как-то очень жестко, неуместно жестко, так нельзя было разговаривать с убитой горем девчонкой, у которой сломались не только тело и голос, но, кажется, еще и мозги.

Гестаповец, подумала про него Марина. Ну, конечно!

— Галя, почему вы плакали?

— А? А он сказал, что не женится на мне. Никогда. Я ему сказала, что хочу, чтобы у нас был ребенок, а он стал надо мной смеяться.

— Выпейте. — Марина сунула ей в руки кружку с чаем. От чая поднимался пар, такой успокоительный, такой привычный. — Выпейте горяченького, Галя.

— Он сказал, что у него уже есть ребенок. Тот, который у жены. И еще он сказал, что ее любит, понимаете? Меня трахает, а ее любит. Тебе не понять, он сказал.

Да уж, подумал Федор Тучков, где уж тут понять.

— А вы что ему ответили?

— Я ответила, что его люблю, что думала, что он меня тоже любит… А он сказал — что ты понимаешь в любви? Ты же проститутка. Проститутки понимают только одно — деньги и удобства. А я… я… правда не за деньги. Я его люблю.