Книга Обезьяна приходит за своим черепом, страница 103 – Юрий Домбровский

- Его теперь уже нет, - ответил Ганка этому другому человеку. - Он погиб.

- Вы точно знаете это? - спросил Курт.

- Его вывели из моей камеры, - ответил Ганка. - Мы только что говорили с ним о Кампанелле, и вот...

- Да, да, о Кампанелле, - со страшной энергией тоски тихо сказал Курт. - Но, Ганка, Ганка, расскажите мне все! Как вы встретились? Что вы говорили? Все, все мне расскажите, слышите? - Он подошел к двери и заложил ее на крючок.

- А черный дрозд как же? - все-таки не удержался Ганка.

Курт криво и зло усмехнулся.

- Черный дрозд? Черный дрозд будет, - пообещал он, намекая на что-то, чего Ганка понять еще не мог. - Черного дрозда я на последний случай берегу.

И вот тут этому незнакомому и мало симпатичному ему человеку, которому Ганка имел все причины не доверять, он рассказал все: и про свой арест, и про разговор с Гарднером, и про декларацию, и даже про то, зачем он приехал сюда и что думает делать.

Он рассказал быстро, свободно, обращаясь больше к себе самому, чем к Курту, но Курт, видимо, понимал это, потому что не перебивал его, не расспрашивал, а только в нужных местах кивал головой и поддакивал:

- Да, да... Ну, конечно, так... Да, да...

Ганка говорил долго, и когда он кончил, Курт встал с места.

- Да, - сказал он, отвечая каким-то своим мыслям. - Плохо. Очень, очень плохо.

- Что плохо? - спросил Ганка, следя за ним глазами.

- Ничего, - ответил Курт. - Идемте за пустырь, посмотрим мои силки.

Глава шестая

Они вышли к пустырю, и тут Курт начал расставлять силки. Было тихо и пустынно. Воздух густел и становился влажным. По верхам бурьяна, по сердитым лопухам и бурым репейникам прошел ветерок, и вдруг сильно повеяло сырой землей и неясным ароматом каких-то цветов. От развалин несло влажным мхом и отсыревшим кирпичом. Над небольшой зеленой лужей в глубине развалин стоял легчайший, тонкий пар. Самозабвенно заливались - словно набухали и лопались огромные тинистые пузыри - зеленые лягушки. Крикнула один раз какая-то небольшая болотная птица. Подождала немного и еще раз крикнула.

Курт посмотрел на солнце и покачал головой.

- А уж поздно, - сказал он, - как бы не запоздали. Пожалуй, и не прилетят.

Черная птица, длинная и бесшумная, как кошка, косо пронеслась мимо них, широко махая крыльями. Села на кирпичную кладку и пронзительно, отрывисто закричала. Курт посмотрел на нее и только головой качнул.

- Козодой, - сказал он. - Давно их тут не было, а в этом году парочка живет где-то в парке, только вот не могу доглядеть где.

Он наладил силок, поставил его под куст, потом возвратился к развалинам, вынул платок, расстелил, сел на него, достал из кармана трубку, выбил о кирпич - все это не торопясь, по-деловому, основательно, - закурил и заговорил.

- Вот от этой бесформенности и погиб ваш шеф! Так и не смог понять, с кем же он очутился под конец и как это так вышло, что они считали его коммунистом. Что ж, старик был мужествен-ным человеком. Да вот только... кончил неладно. Сенека тоже умер замечательно, но смерть его не стоит и самой худшей из его плохих трагедий. Вот это-то и надо вам понять, хотя бы сейчас!

Ганка посмотрел на него усмехаясь.

- Надо ли? - спросил он.

- Надо, надо, - сказал Курт, - Очень надо... Я ведь чувствую, что вы затеяли! Так вот, не нужно. Так кончают только институтки да проигравшиеся шулера.

Он встал и пошел, не прощаясь, и вдруг, вглядываясь в его неторопливые, громоздкие, но очень устойчивые движения, Ганка вспомнил и человека совсем другого и разговор другой, не похожий на этот. В ужасе внезапного озарения он поглядел на Курта, ибо только в эту кратчай-шую секунду восстановил в уме все недостающие звенья той огромной цепи причин и событий, в начале которой стоял приход садовника Курта на виллу и в конце разговор с Войциком.

- Боже мой, - сказал он болезненно. - Боже мой, так вот оно как! Курт...

Курт остановился, и тогда Ганка подбежал и схватил его за руку.

- Слушайте, - сказал он запальчиво и восторженно, - слушайте, я расскажу вам... Я сегодня же пойду...

- А вот об этом не надо говорить, - сказал Курт серьезно и строго. Знаете: "Что задумал делать, делай скорее".

- Хорошо, - сказал Ганка и сжал губы. - Прощайте.

Он был уже на краю полянки, когда Курт окликнул его.

- Вот что, Ганка, - сказал он, подходя к нему и как будто даже смущенно дотронулся до его руки. - Вы не сердитесь на меня, пожалуйста, если я что не так сказал или повел себя. Но посуди-те: зачем мне было знать о вас что-нибудь особое? Кто я такой? Чужой человек. Вы и любите-то меня не особенно.

- Да нет, я верю вам, - быстро ответил Ганка и схватил его за руку. Верю, верю! Я не знаю, как это вышло, но только я понял: вот тот самый ведь и Войцик был...

- Дорогой мой, вот что, - Курт положил ему руку на плечо, - уясните себе, про меня пока знаете вы только одно: я служу Курцеру. Я же, как его служащий, знаю про вас и другое. Дай Бог, чтоб все ваши порывы не свелись к новой истерике...

- Почему вы так думаете? - пробормотал Ганка.

- А, милый! Вы уже вторые сутки бьетесь в ней, только почему-то не замечаете этого. Помните, вы стояли в толпе и крикнули что-то солдату? И это была истерика, и очень скверная. Вы-то спрятались, а другие за вас поплатились. Потом вы пришли ко мне - и тоже это была истерика. И сейчас, наконец, когда желаете со мной поделиться вашими планами, тоже бьетесь в истерике.

Он вдруг засмеялся.

- А впрочем, желаю вам всего хорошего. Но только не думайте, пожалуйста, что все дело в том, чтобы убивать, убивать, убивать. Одним этим ничего не сделаешь. Истерик-то никто не боится.

Он хотел сказать то-то еще, но в это время затрещали кусты.

Курт отскочил от Ганки.

Чертыхаясь и треща, по кустам кто-то шел к ним, только не со стороны дорожки, а исподволь, в обход.

- Правее, правее, - вдруг крикнул Курт, - там дорожка есть!

Появился Ланэ, за ним Кох и Гарднер.

- Ну, я же говорю, здесь они, - сказал Ланэ, - и доктор тут дрозда ловит.

- Ох, и птицеловы вы! - сказал Гарднер. - Мальчишка к вам все просился, я не пустил его. И нашли же местечко, где птиц ловить! Весь оборвался, пока шел. Курт, где ваш западок? Бросайте его к дьяволу. Больше вам он уже не понадобится. Кончились ваши птички.

Курт посмотрел на него с удивлением.

- Да, да, - сказал Гарднер, - не для кого больше их ловить. Хозяин-то ваш Богу душу отдал. Теперь уж скрывать незачем, профессор-то умер, а у господина Курцера сердце сдало. Вот какие вещи получаются, Курт.