Книга Обезьяна приходит за своим черепом, страница 83 – Юрий Домбровский

- Пишите!..

Войцик поднял голову и тускло, даже не узнавая, может быть, взглянул на него; в больших черных глазах, обыкновенно насмешливых, ярких и очень живых, а теперь словно подернутых матовой пленкой, блеснул, как огонь под слоем золы, неясный луч разумения, но именно только блеснул и сейчас же погас.

- Пишите! - повторил Курцер и начал диктовать: - "Дано начальнику второго отдела государственной тайной полиции, - далее шло точное наименование, - полковнику Иоганну Гарднеру в том, что мной, - здесь было оставлено пустое место для внесения после точной даты, - агентом того же отдела..."

Войцик автоматически водил ручкой, а когда чернила кончились, все-таки продолжал царапать бумагу уже сухим пером.

Курцер вынул у него ручку и наклонился над бронзовым лотосом.

Последнее, что он увидел, и был этот тусклый, тяжелый цветок с темной сердцевиной. Что произошло вслед за этим, он так и не понял, но вдруг этот цветок косо метнулся по столу и пропал из глаз.

Тонкая, крепкая рука схватила его, подняла, и Курцер почувствовал почти одновременно страшное сотрясение. Ослепляюще белое, как вспышка магния, горячее сияние вспыхнуло перед самым его лицом и погасло. Он попятился, ноги его дрогнули в коленях, он сел, роняя по пути бронзовые безделушки и успев испустить что-то похожеее на крик.

И вторично, на какую-то терцию секунды, вспыхнуло то же белое горячее сияние, постояло перед глазами и исчезло с грохотом, оставляя его в совершенной темноте.

Боли он так и не почувствовал, разве только сотрясение от удара; последнее, что он осознал, - это то, что его подняли вверх и он летит, летит, расплываясь и тая в воздухе.

И он действительно полетел.

Вбежавший на крик солдат, дежурящий в коридоре, остановился, увидев на низком подокон-нике двух человек, из которых один, с тяжелым, четырехугольным лицом, прыгающей челюстью, держал, прижимал к груди, другого, который, как чехол, висел у него на руках. Человек этот взглянул на перепуганного солдата, усмехнулся ему и, прежде чем тот сумел что-нибудь сообра-зить, подбежать к нему, крикнуть на помощь, даже попросту испугаться, наклонился, посмотрел вниз, толкнул за окно тело, которое держал, и сам с профессиональной ловкостью хорошо натренированного пловца ухнул, как в глубокую воду, в пятиэтажную пропасть.

Тогда солдат ринулся в кабинет, но подбежал сперва к тому месту, где на полу валялся бронзовый лотос, а кругом него плыла и растекалась темная лужа крови. Он ошалело сунул в нее руку, и пальцы его стали фиолетовыми. Это была не кровь, а чернила.

"Этим он и ударил его", - подумал солдат, рассматривая бронзовый лотос и не смея до него дотронуться.

А в кабинет уже со всех этажей сбегались люди.

За час до этого из подъезда дома, принадлежавшего раньше акционерному обществу "Ориенталь", а теперь занятого гестапо, вышел маленький, худенький, почти совсем лысый человечек, в сером плаще, новом, но уже сильно помятом.

Остановился, поглядел направо, поглядел налево, поднял маленькую, тонкую ручку с костлявыми пальцами, провел ею по голове и быстро пошел по улице.

Одет он был небрежно. Галстука, например, не было вовсе. Человечек остановился, нащупал свой воротничок - движения его были быстры и порывисты, - оторвал и, даже не поглядев, бросил тут же, на улице. Потом пошел дальше.

И около здания Института предыстории, куда он уже хотел зайти, его остановила какая-то женщина.

Была она молода и очень красива, с натурально тонкими и правильно вычерченными бровями, с тяжелыми черными ресницами, которые делали ее веки похожими на двух больших пугливых бабочек, готовых вот-вот вспорхнуть.

- Боже мой! - сказала эта женщина, всплеснув руками, и жест был, несомненно, искренний. - Вы ли это, Ганка? Я просто не верю своим глазам.

Ганка остановился и серьезно посмотрел на ее радостное, изумленное лицо.

- Я, госпожа Ланэ, - ответил он негромко, - я самый, от пяток до кончика носа.

- Боже мой, Боже мой! - повторила женщина и вдруг тихо и быстро спросила: - Это все из-за того бронзового лотоса, который госпожа Мезонье подарила Гарднеру? Вы еще на него наскочили с кулаками: "Бандит, мародер!" - и когда мне Иоганн рассказал об этом, я так и решила: "Его обязательно арестуют". - Они уже шли по двору института. - Но вы так перемени-лись, так ужасно переменились! Воображаю, что вы только пережили. Но вы все понимаете, все - обязаны мне рассказать. Ах, как досадно, что Иоганна нет в городе!

- А где он? - даже остановился Ганка.

- Он поехал к профессору Мезонье... Ах, если б вы только знали, что тут происходит! Да ведь вы, положим, ничего не знаете. У нас тут куча новостей. Во-первых, Курцер сказал... Да! Вы ведь не знаете, кто такой Курцер, вам надо все сначала... Но как вы переменились, как переменились, Ганка! - Она уже поднималась по лестнице. - Значит, все получилось из-за этой проклятой чернильницы? Я была права?

- Правы, сударыня, правы, - ответил, снимая шляпу, Ганка, - все исключительно заварилось из-за этой чернильницы. Только из-за нее одной!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Следит внимательный незримый соглядатай

За теми, в чьих очах нет ярости заклятой,

Мушиный слух повсюду стережет

Не выдаст ли души неосторожный рот.

Агриппа д'Обинье

Глава первая

- Дорогой мой, я не учу вас, но я хочу, чтобы вы учли одно: все, что вы теперь мне скажете, меня интересует сравнительно очень мало. Я знаю одно - вы допустили грандиознейшую ошибку: Войцик убил Курцера. Вот это факт, что бы вы мне теперь ни говорили.

Но Гарднер, к слову сказать, и не говорил ничего.

Он сидел в кресле и курил. Округляя губы и ровными, сильными толчками выталкивал синие аккуратные кольца. Лицо его было невозмутимо и замкнуто. Видимо, он чувствовал, что его позиции достаточны тверды. И, наверное, оно так и было.

Карлик посмотрел на него.

Гарднер мягко, гибко наклонился и аккуратно положил окурок в пепельницу. Потом опять устало откинулся на спинку кресла.

- Мне сейчас, мой высокий коллега, говорить вам уже нечего, - ответил он жестко и вежливо. - Все, что я мог сказать, я уже сказал. Помните наш разговор втроем на квартире господина Курцера? Не правда ли, мои позиции тогда были очень определенны? Но они вам показались почему-то недостаточно принципиальными, не соответствующими тем высоким задачам, которые поставила история перед господином Курцером. Ну и что же, я человек маленький, я остерегал вас, вы меня не слушали. Ну вот и случилось. Теперь мне остается повторять за вами по Шиллеру: "Я сделал свое дело".

Помолчали. Покурили. Посмотрели друг на друга.

- Вы мужественный человек, господин Гарднер,- похвалил карлик.