Онлайн книга «Игра слов»
|
Потому как без Божьей помощи этот шалман, сомневаюсь, что и неделю бы простоял: разнесли бы на хер подрастающие надежды столичной, российской и прочей мировой музыкальной культуры, ага. По кирпичику бы разобрали. Эту бы энергию – да в мирных целях, что называется… …Но Нинель при этом боялись – я так даже собственного сержанта в армейской учебке не опасался. Клянусь. Мне холодный бериевский блеск ее красивых фирменных очков с сильными диоптриями (отчего и без того большие глаза казались непропорционально огромными) даже в армии являлся, в жутких ночных кошмарах. Однополчане говорят – криком кричал во время таких сновидений. И это – на войне, так, на секундочку. Армия-то у меня, врать не буду, была такая, – что там и без грозной музыкальной директрисы кошмаров вполне хватало. С головой, что называется. Один старшина Припятко чего стоил. Нда… Но Нинель… …Я почему так думаю, что любые, даже самые грозные сержанты и старшины, в любой самой страшной учебке ВДВ, позорно бежали бы при ее приближении, теряя малиновые околыши с голубых, как небесная лазурь, лихо заломленных на правое ухо десантных беретов. Стр-р-рашный человек, врать не буду. Чуть позже расскажу… …Впрочем, сам я Нинель Давыдовну отнюдь не обожал. Не за что было, честно говоря. Только боялся, до дрожи в хорошо тренированных коленях почти что профессионального спортсмена-лыжника. Но и – не более того. Были, извините, причины. Дело в том, что само мое пребывание в стенах искомой Капеллы смогло случиться только после грубейшей профессиональной ошибки и по недогляду той самой великой и ужасной Нинели, исправить которую, на мое счастье, она так, по ряду причин, и не сподобилась. Дело в том, что – открою страшную тайну! – у меня абсолютно нет и никогда не было никакого музыкального слуха. Вообще. Такие дела. Исправить-то она ее, эту ошибку, разумеется, так и не смогла, иначе бы я там так и не доучился, но и простить, – по-моему, тоже – не простила. Ни мне, ни себе… …Сам-то я к музыке даже в те, романтические, врать не буду, времена был в лучшем случае равнодушен. Британский рок, правда, любил послушать, но и не более того. Это – все мама за меня решила, Царствие ей Небесное. Которой почему-то взбрело в голову, что ее единственный сын должен был «непременно уметь играть на фортепиано» в рамках обязательной образовательной программы «интеллигентный мальчик из хорошей семьи». Мама была человеком сильным, волевым и целеустремленным, и такая мелочь, как полное отсутствие слуха у «интеллигентного мальчика», ее, как вы понимаете, абсолютно не останавливала. Подумаешь, слух. Мелочь какая. Можно сказать, – фигня на постном масле. Руки-ноги на месте?! Голова со ртом?! Тоже в порядке?! А уши?! Ну и в чем же тогда проблема?!! Не умеет – научим, не хочет – заставим! А слух – что слух. Ну, и что, что отсутствует напрочь. И не с таким люди живут… …Зато вот как вырастет «мальчик», как познакомится с «девочкой» (тоже непременно из «хорошей семьи»), как придет к ней в гости, как увидит открытый рояль. Да как сыграет… …С какого перепуга мама решила, что неполная и далеко не богатая наша с ней «семья», состоящая из целеустремленного и вечно-угрюмого взрослого кандидата наук и малолетнего раздолбая, кроме спорта и бумагомарания ничем особенным по этой жизни не интересующегося, отвечает требованиям «хорошей» – знала только она сама. Она-то – знала, а я – просто страдал, опровергая тем самым знаменитую формулу про тождественность знания и печали. Знания, увы, доставались маме. А с «печалями» из-за этой треклятой «музыки» в те годы чудесные приходилось уже разбираться мне лично. С истериками, что называется, и фанатизмом. Непросто было, врать не буду. Доходило даже до вполне себе умышленного членовредительства: резал лезвием безопасной бритвы подушечки на пальцах, что освобождало хотя бы от занятий на фоно. Но, блин, сольфеджио-то это драное, «хоржор» (хоровое дирижирование) с прочей элементарной теорией музыки – с ними-то, с проклятыми, что делать прикажете?! Не знаете?! Вот и я тоже тогда как-то не догадывался… А теперь представьте: в семь часов вечера в Черкизово играет «Спартак», допустим, с «Араратом» из Еревана. Парни в пять встречаются на Пресне, у метро, под «мужиком с гранатой». А у тебя в шесть – «пара» по сольфеджио. «Пара» – это два академических часа по сорок пять минут и один пятнадцатиминутный перерыв. Это – если кто не знает. Беда. Ну и чтоб вам было понятно, что любые попытки любых договоренностей изначально абсолютно бессмысленны, достаточно сказать, что преподавательница этого музыкального бреда мало того, что является интеллигентной сорокалетней еврейской девушкой в хрен его знает, каком поколении, так ее еще и зовут не абы как, а аж Сталиной Альгердовной. То есть, – ее папу звали Альгердом. А она, соответственно, – Сталина, с ударением на второй слог. А это – уже даже не звиздец, это уже, извините, – просто ужас какой-то. Причем она уже, само собой, сравнительно немолода и, кажется, смирилась с неминуемо приближающейся судьбой старой девы, – хотя и стройна, и полногруда, и, наверное, весьма привлекательна для своих ровесников. Но ровесники, негодяи такие, – все уже давно женаты, а принцы на белых конях почему-то скачут исключительно, увы, – по каким-то соседним улицам. Носит Сталина Альгердовна светлые кружевные блузки, темные классические, чуть зауженные к низу юбки, черные матовые туфли на высоком каблуке, телесного цвета колготки и круглые «народовольческие» очки в тонкой металлической оправе. Обладает гладко зачесанными назад и стянутыми в тугой пучок русыми густыми «учительскими» волосами и дурным характером изрядно пересушенной воблы. В общем, с девушкой – с первого взгляда все конкретно понятно, вы не находите? Ага. Вот и я о том же… …Ну а уж футбол-то в ее мировоззренческой системе координат – совершенно точно находится где-то как раз между холокостом и тем самым оскверненным любимым фикусом, в который на той неделе, по незнанию, случайно наблевал после удалой школьной пьянки скотина Хорышев. |