Онлайн книга «Игра слов»
|
Обычно он туда один заходил, в эти самые кабинеты. Со словами: – А ты, мудак, пока лучше тут постой. От греха… Я и стоял… …Ну а мама, Царство ей Небесное, против моих ночевок у Хиппухи вообще ничего ни разу не имела, – купившись, как и многие другие, на нашу с Дашкой «невероятную подходящесть друг другу». И только временами вздыхала, ожидая, когда же мы с ней наконец объявим о неминуемой, как маме казалось, свадьбе. А мы вместо этого пили сухое вино (портвейн Дашка презирала), покуривали травку, сочиняли песни и вообще прекрасно себя чувствовали. Моя зубная щетка у нее в стаканчике уже не первый месяц стояла, привыкли, что называется, постепенно… Эти деревья в плену. Изморось вяжет узоры. Взор задыхается. Воздух морозен и чист. Тянется колея, Копией приговора Вписана поутру В матовый белый лист. …На мой нынешний взгляд – конкретное злоупотребление аллитерациями. А тогда – нравилось… …Народу в тот вечер набилось – не продохнешь. Просто нереальное количество. Тем не менее, всем нашлось и где разместиться, и о чем поговорить, и что посмотреть, и на чем сыграть, и что послушать: хватало и стульев, и пепельниц. Ну, а спиртное в те времена, приходя в гости, положено было приносить с собой, – это если вы, разумеется, не помните. Или – не застали по молодости, которой я сейчас уже, врать не буду, – немного завидую. Короче, атмосфера, несмотря на обилие лиц, была самая благодушная. Немного портил ее только Дашкин знакомый художник Геныч, явившийся на вечеринку совершенно не живописно небритым, с дикими черными кругами под глазами, в красных бархатных штанах, в такой же бархатной куртке с широкими балахонистыми рукавами, – и с совершенно безумным взглядом и без того глубоко сидящих маленьких водянистых глазок святого или сумасшедшего. Он перемещался от одной группки тусующихся к другой, и совершенно явным образом нарывался на скандал с последующим мордобитием. Я, кстати, этого типуса вообще всегда недолюбливал, ага. Есть такой типаж, знаете ли. Из серии «весь мир мне должен». Так вот, в последние полгода он почему-то был одержим мыслью, что Дашка непременно должна выйти за него замуж. А ее богатенький папик – он говорил об этом в открытую – после этого должен был непременно начать всеми своими немаленькими силами поддерживать его огромный талант. И вечно-хреновое, надо сказать, материальное и финансовое положение. Причем чувак был настолько уверен в собственной неотразимости… Меня он воспринимал исключительно как досадную помеху, и даже один раз попытался «поговорить по-мужски», спустив вашего покорного слугу с крутой Дашкиной лестницы. А что бы и не поговорить? Я выглядел и моложе его лет на десять, и примерно настолько же субтильнее. Вид спорта такой, где слишком серьезная мышечная масса – ну совсем ни к чему. Нужна только бешеная, почти нечеловеческая реакция, врожденное чувство «центра тяжести» и длительные, изматывающие до ломающей боли в мышцах, тренировки «на выносливость»… Не верите?! Геныч, вон, – тоже не поверил. И рискнул… …Однако довольно быстро, хоть и экспериментальным путем, выяснив разницу между тренированным организмом мастера спорта СССР и собственным рахитичным телосложением, – на некоторое время заткнулся. Но – только на некоторое время. Я уже не раз предлагал Дашке тупо сначала спустить его с лестницы, а потом еще и провести небольшую разъяснительную работу: по поводу адресов квартир хорошеньких обеспеченных девушек и анамнеза болезней, связанных с внезапной амнезией или еще какой иной формой скоропостижно постигшего пациента склероза. Но Хиппуха его почему-то, чисто по-бабьи, жалела. И донести просвещение в массы мне, вплоть до того дурацкого вечера, так ни разу и не позволила. А тут – сама подошла. Ко мне, в смысле. Испуганная, причем до такой степени, что даже ее природная жизнерадостная аристократическая молочная белокожесть казалась со стороны мертвенной бледностью. – Дим, – говорит, – присмотри за Геной, пожалуйста. Он, кажется, таблеток пережрал: только что прямо при мне пять колес вином запил, а сколько еще до этого… – До этого, – хмыкают у меня за спиной, – ваш Гена ширялся в ванной. Пару кубов, как минимум. И что-то мне подсказывает, что не «коричневым». Я оборачиваюсь и вижу симпатичного, полностью затянутого в кожу парня азиатской наружности. Гибкий, хищный. Лохматый, как большинство здесь собравшихся. Но все равно – какой-то чужой. Посторонний, что ли. Хотя и по-русски говорит – как мы с вами. А может – даже и лучше. Узбек? Таджик?! Или вообще какой-нибудь киргиз?! Да хрен его знает… Дашкины гости всегда отличались разнообразием. В том числе, простите, – и географическим… …Ладно. Сейчас не до этого. – Винт, – бледнеет Хиппуха. Хотя больше побледнеть уже, кажется, не в состоянии. Винт, думаю, – это плохо. Это – очень плохо. Винт – это уже конкретная беда. Особенно если в сочетании с феназепамом и прочей растормаживающей сознание гадостью, которой Геныч и в обычном-то состоянии не раз злоупотреблял. А уж сейчас… …И все-таки, жую губу, – какая же Дашка красивая. Особенно сейчас, когда ее накрывают сильные эмоции. Несмотря на мертвенную бледность. Жаль – не моя. А может?! …Додумать по независящим от меня причинам, к сожалению, не получается. – А-а-а, – взгляд у Геныча еще безумнее, чем минут пятнадцать назад, когда я видел его в последний раз. Хотя, кажется, – безумнее уже и не бывает. Бывает, как выясняется. Еще как. – А-а-а, – снова тянет Геныч. – Вот вы где. Вот вы где. Вот вы где. Голубки. Вот вы где. Голуби, блядь, сраные. Голуби. Голуби. Голуби. Голубки. Голубь, блядь, и голубка. И еще один голубок. Чурка сраная. Все вы чурки. Вот вы у меня где. |