Онлайн книга «Игра слов»
|
Докурили, попили, пожрали, забили следующую. Говорят – «афганка» – самая лучшая. После нее «чуйская» идет. Не знаю. Я в Союзе такой жирной конопли не курил. На этот раз Лис уже не смеется, а плывет, как я. Расслабуха. Снимаю битые «адидасовские» кроссовки, серые хлопчатобумажные носки, блаженно шевелю пальцами, открытыми легкому горному ветерку. Кайф. А тут еще и зеленый от костерка прибежал, чифирнуть принес: молодец, дружок, что сам догадался. Хочешь хапнуть? На, затянись, хоть расслабишься чуток. Сам-то откуда? Из Питера? Бывал, бывал. Одному корейцу из ваших даже обещал как-то обязательно в гости доехать, если жив буду, разумеется… …Что?! Встать!! Встать, кому говорю!!! Козел! Ты с кем разговариваешь, сукин сын?! Забыл?! Послужишь с мое, тогда и получишь право вопросы задавать, вша, блядь, бельевая! Кр-р-ру-угом! Ша-а-агом марш!!! Вот так-то… – Старшой, ты чо на парне отрываешься? – Глаза у Лиса уже совсем косые, огромные, как это часто бывает у рыжих, карие зрачки норовят выпрыгнуть прямо из глазных яблок. – Нормальный пацан. И не борзый ни капельки. Почти земеля твой, мне лично вот по хер: что Москва, что Питер. Правду про тебя говорят – зверь… …Дурак ты, Лис. Дурак. А как ты меня встретил, когда я из учебки приехал, помнишь? Сапогами по грудине – помнишь? А я что теперь – миндальничать должен, да?! Тебе-то что, ты-то завтра-послезавтра на дембель, а мне здесь еще – как медному котелку, если раньше не пристрелят… – Так, Старшой, ты учти, что подстрелить-то – по разному могут. Могут, знаешь, и промеж лопаток попасть. Так, чисто случайно… Могут, конечно. Могут. Но ведь я-то тебя тогда – не подстрелил? И Ваха Хохла не хлопнул, хотя уж кто-кто, а Хохол того точно стоил, по-любому. Но – дембельнулся ведь, сука?! Дембельнулся. А Ваха – повесился. Вообще-то, – дурак, конечно… Ну и что, сортиры собственной зубной щеткой почистил, кто их не чистил-то, причем, мягко скажем, по разному?! А у этого грызуна молодого – национальная гордость, понимаешь. Правда, Хохол тогда тоже переборщил, когда ему на спину «золотой дождь» начал устраивать. У нас после этого весь призыв Хохла мочить хотел, на первых же боевых. Сам же помнишь: ротный его до дембеля на операции не брал. Берег, значит. Теперь Хохол, говорят, ему письма из Союза пишет, про жизнь свою мирную рассказывает… Так что, Лис, – херня все это. Давай-ка лучше еще одну забьем, чтобы уж совсем загаситься, по полной. А то сил больше нет на всю эту херню смотреть, да еще и думать о ней при этом. А совсем не думать – у меня почему-то не получается… – Слышь, Старшой. А ты, правду говорят, стихи пишешь? Во дела! И это знают! Ну, – правда, ну, – пишу, тебе-то какая разница? – Учился, да? Я не этому учился, Лисенок. Не стихам. Не в этом дело. В живых людей пулями стрелять я тоже, извини, не учился. А – ничего. Получается. – Слышь, Старшой. А прозу какую, ну, рассказы там, или, скажем, повести, как, не пробовал? Пробовал. Но тебе – один хрен не скажу, лучше в смешок переведу: сострю, например, что-нибудь, попошлее. Ну, скажем, про ту же Верку из медсанчасти, – как плана обкурившись, полночи стихи ей читал, прямо на краю вертолетного поля, под четырехметровым кустом конопли, похожим скорее на какое-то дерево. Она-то, дура жирная, совсем другого от меня ожидала. Да и сам я, если уж совсем честно, не Гумилева с Мандельштамом этой корове деревенской всю ночь декламировать собирался. Приходы, они тоже, знаете ли, – разными бывают. Ой, разными… А она потом ко мне еще долго доебывалась с непрестанно мучившим ее простую деревенскую душу вопросом: что, блять, все-таки такое «конквистадор», почему он старый, и как оно правильно произносится… – Старшой, а Старшой, – Лис после третьей совсем «уплыл», – пишешь ты там или нет, мне по херу. Ты только за Афган не пиши… – ? – Да просто не надо, да и все. Ты грамотный, ты это лучше меня знаешь. Вот прикинь, у меня этот раз – «крайний», по ходу. Через неделю ДМБ. Я в строевую ходил, там документы уже готовы. Ну вот. Прикинь: приезжаю я в свой родной Владимир, рост – под два, вся грудь в орденах. И херня, что Рыжий… – И что? – спрашиваю. – И ничего, – передразнивает. Ты если чо напишешь, так от меня даже опойки привокзальные шарахаться будут, как от чумного. А дуру гнать – ты не будешь, что я тебя, не знаю, что ли… Молчу. Думаю. – Ну, короче. – Лис лезет в «лифчик» за сигаретами. – Пусть лучше этот пишет. Как его. Ну, этот, говноед, который с фотоаппаратом. Приезжал тут недавно, ты помнишь. А ты – лучше про Союз пиши, там тоже говна достаточно… Жму плечами, киваю. – Ну, нет, – взвивается. – Ты слово давай! Понял?! Понял, что уж тут непонятного. Дал я ему слово… …Через пару дней нас подняли по общей. Дембелей обычно не берут, берегут ветеранов, но ротный в тот раз приперся злой и похмельный, и пошли все. Нашу вертушку долбанули еще на подходе к предгорьям, над зеленкой, и слава богу, что не «Стингером». Тогда бы вообще без шансов. А так, летун, старый, вечно похмельный майор, – все-таки дотянул, волчара. И я – выжил. А вот у Лиса, к сожалению, – не получилось. В госпиталь нас везли вместе, и он таки умудрился прохрипеть на прощанье: – Разговор помнишь? Помнишь, Старшой?! Не сдержишь слово – пришибу, адресок-то давно имеется… У меня тоже есть твой адрес, Лис. Владимир, городское кладбище, Лисин Андрей Иванович, 1964–1984. Можешь пришибать… |