Онлайн книга «Один день, одна ночь»
|
– Вы на лифте спускались? Ничего подозрительного или странного не заметили? – Еще не хватает, молодой человек, чтобы у нас в подъезде... – То есть не заметили? Старуха махнула рукой. – Да нынче все кругом подозрительное! Люди к Марии ходят, кто они такие? Зачем ходят? Человек какой-то с ней живет! Откуда он взялся? Живет, да и все, ни прописки, ничего! И никто с него не спрашивает! А он, между прочим, на службу не ходит! Кто такой, чем кормится – все подозрительное! – Но вчера, когда запирали дверь, этого подозрительного в подъезде вы не видели? – Я ее видела, а его нет. И не в подъезде, а рядом с лавочкой. Мишаков исподлобья посмотрел на старуху и опять дернул «молнию» на папке. – Вчера в одиннадцать вы видели возле подъезда Марию Поливанову, я правильно понял? Старуха кивнула и почему-то отвела глаза. Вот это номер, подумал капитан Мишаков. – Нет, вы не подумайте, я не говорю, что Машенька какая-то там не такая, но эти ее знакомства странные, и люди приходят непонятные... – Расскажите, что вы видели, – велел Мишаков, отметив, что Софья Захаровна, до этого называвшая Поливанову исключительно Марией, почему-то переименовала ее в Машеньку. – Да ничего я не видела! – возмутилась старуха. – Говорю вам, я спустилась дверь запереть, это около одиннадцати было, а Гарольд попросился со мной. Он иногда любит вечерние прогулки, особенно если погода хорошая, а ему не спится, вот и вчера тоже... Но капитан опять перебил: – Гарольд – это кто? Ваш муж? – Молодой человек! – вскричала старуха, как будто он опять сказал непристойность. – Гарольд – это моя левретка. – Кто-о?! – Ах, боже мой, чему вас только учат?! Вы и этого не знаете?! Левретка – это такая порода собак. Левреток очень любили Медичи, к примеру! Вы знаете, кто такие Медичи? И русские императрицы тоже любили! – Поклонница советской власти и левреток об императорах говорила весьма вдохновенно. – А Фридрих Великий даже поставил своей левретке памятник неподалеку от собственного замка в Берлине, кажется. Мишаков моргнул и уж потянулся было нащупать «молнию» на дерматиновой папке, чтоб как следует дернуть, но Софья Захаровна неожиданно пришла в сознание и вернулась к тому, что его интересовало: – Так вот, Гарольд вчера вечером сказал мне, что хочет прогуляться, и мы отправились вместе. Мы вышли и возле подъезда увидели Машеньку. – Она была одна? Старуха помолчала секунду. – Я особенно не разглядывала, нету у меня такой привычки – за людьми подглядывать! – Да никто и не говорит, что вы подглядывали! – воскликнул капитан пылко. – Вы просто вывели собаку и увидели... Машеньку. Что она делала?.. – По-моему, курила, – сказала старуха небрежно, и Мишакову почему-то показалось, что она врет. Почему врет? Зачем?.. – Терпеть не могу, когда женщины курят! Американских фильмов насмотрелись и закурили все, как одна! И Машенька туда же! Я Викторине Алексеевне сто раз говорила – так не годится! Тетка ее приезжает, – пояснила старуха, – раз в год по обещанию. Никто за ней не смотрит, вот она и курит, и живет невесть с кем, и люди какие-то к ней ходят! А в киоске на бульваре то и дело разные журнальчики продаются с ее портретами – ну скажите на милость, разве порядочная женщина позволит свои портреты в журнальчиках печатать?! Капитан размышлял, а потому ответил невпопад: – В американском кино как раз не курят, Софья Захаровна. Там все за здоровый образ жизни борются. Курят во французском. Им все равно. Так одна или не одна она была-то?.. Чайник на плите выплюнул облачко пара, наддал и тоненько засвистел. Старуха выбралась из-за стола, поправила на груди цветастый халат, нацепила очки и стала придирчиво выкладывать в плетеную сухарницу какие-то печенья из неряшливой пачки. На чайник она не обращала внимания. Мишаков посмотрел на старуху, потом на чайник, дотянулся и выключил. Жарко невозможно, а тут пар еще валит!.. – А? – спросила Софья Захаровна, оглянувшись. ...Что-то у нас заело, решил капитан. Ни с места. – Вы мне подробней расскажите, – попросил он, подпустив в голос теплоты и участия, это он умел. – Вот вы вышли с вашим... Альфредом... – Гарольдом, – задумчиво поправила Софья Захаровна. – Вышла, да. Машенька в тени стояла, под липами. Раньше у нас здесь роскошные липы были!.. Сейчас почти не пахнет, а в прежние годы, как липа зацветала, так воздух можно было пить, будто из кружечки. Теперь и липы-то почти все извели, одни автомобили остались, гарью воняет, как на пожаре!.. А мы с девчонками, бывало, липовый цвет соберем, а потом моя мама... – Так. Поливанова стояла под липами, и дальше что? – Да ничего особенного, просто стояла и курила, я огонек видела. Терпеть не могу, когда женщина курит! Это мы уже слышали, подумал капитан. – Она одна там была? – Нет, – неохотно призналась старуха. – Еще кто-то был, я не разглядела. Говорю же, под липами, в тени! – Ну, мужчина, женщина? Или, может, ребенок? – Какой ребенок, что вы говорите-то?! – А ваш... пес? Он на чужих не лает? – Гарольд оглох много лет назад! – с гордостью заявила Софья Захаровна, как будто сообщила, что он задержал преступника на границе. – Он ничего не слышит и чужими не интересуется! – Значит, человека вы не разглядели и не узнали. Или все-таки узнали, Софья Захаровна? Она вздохнула и опять запахнула на груди халат. Потом ткнула на стол сухарницу так, что из нее на клеенку посыпались крошки. – Никого и ничего я не узнала! – Они молча стояли? – Нет, вроде разговаривали. – Может, вы голос расслышали? – Не расслышала я, – отрезала старуха. – Мы с Гарольдом до угла прошлись, до сирени, постояли и вернулись. Она выудила с полки две чашки, одну поменьше, другую побольше, одну мутного коричневого стекла, а другую розовую, в позолоченных завитушках, водрузила на клеенку и в каждую сунула по пакетику. Недовольно сопя, замотала белые нитки с бумажной наклейкой за ручки и налила кипятку. По кухне немедленно потек запах больницы. Капитан покосился на мутную чашку, которая предназначалась ему. ...Видела, но не разглядела, слышала, но не расслышала. Выходит, не только собака Гарольд, но и хозяйка оглохла много лет назад? Может, и ослепла тоже?.. Что-то тут не так. Совсем не так!.. Он вспомнил писательницу Поливанову, которая искренне старалась помочь, – ну, ему так показалось. Хотя за долгие годы работы в розыске капитан твердо усвоил, что, когда кажется, креститься надо, но в писательской квартире на четвертом этаже он чувствовал раздражение, досаду, но фальши никакой не чувствовал вовсе!.. |