Книга Хранитель Реки, страница 7 – Иосиф Гольман

– За десять тысяч, – спокойно повторяет Береславский. – Правда, пока не долларов.

– Ну, ты гений! – целует его жена. И это искренне.

Когда, в прежней жизни, он защищал диссертацию и придумывал изобретения, ей все его достижения были неочевидны. Раз ценят, в научных журналах публикуют – значит, наверное, молодец, пусть даже ей самой непонятно. Но кусок льняного полотна, вымазанный неряшливой и вздорной Танькой Мухой, – за десять тысяч! Это круто.

– Поможешь картинки загрузить? – спрашивает он.

Поможет ли она благоверному загрузить развешанные картинки? Вот ведь гад! А то не знает ответа! Конечно, поможет. Точнее, сама их и загрузит. Потому что не любит благоверный физический труд, а любит – умственный. И Наташка готова согласиться с тем, что последнее у благоверного получается неплохо. Очень даже неплохо. Настолько неплохо, что она сама готова потаскать картины.

И, в общем-то, даже не обидно. По крайней мере, по двум причинам. Первая: если бы картины были реально тяжелыми, таскать их Наташке все же бы не пришлось. Их бы таскал Ефим, как в молодости, либо нанятые грузчики, как нынче. И вторая: Наташка ни на грош не верила в эту его очередную затею. Как и во многие другие раньше. Но ведь первая «Муха»-то улетела!

К Ефиму подошел какой-то неизвестный ему мужчина неопределенного возраста, но здоровенный и «календарно» не старый. В руке он держал довольно большой пакет.

Береславский таких не любил. Он вообще не любил пьяниц. Особенно молодых и совсем еще недавно здоровых. Просто ему слишком часто доводилось наблюдать, как люди за свое здоровье вынуждены были сражаться, а нездоровье – переносить, иногда стоически. А здесь – такое тупое разбазаривание природных ресурсов.

Ефим ровно за то же не любил родное правительство, активно толкающее на продажу нефть и газ вместо того, чтобы реформами развивать собственную экономику. Но правительство далеко, а этот чмырь – рядом. И если совсем не отдать налоги правительству нельзя, то на просьбу помочь с выпивкой он уже был готов ответить отказом.

Но мужик попросил не выпивку.

– Картинами торгуем? – хрипло спросил он.

– Да, – не желая вступать в беседу, кратко ответил Береславский.

– Я тоже художник.

«Был», – про себя подумал Ефим.

– Купи картину, – не обратил внимания на молчание собеседника детина.

«Все понятно», – со скукой подумал Береславский. А вслух сказал:

– Я не покупаю. Я продаю.

– Эту – купишь, – хрипло рассмеялся мужик. – Гарантирую.

Вот теперь понятно. На рынке еще водились остатки прошлого рэкета. А этого Береславский не любил.

– Ты меня заставишь? – тихо спросил он. Те, кто его знал долго, обязательно бы среагировали на тон. По крайней мере, Наташка, услышав, быстро пошла в их сторону. Своего мужа она видела разным.

А детина не среагировал.

– Точно купишь, – убежденно сказал он, придвигаясь еще ближе, чуть не вплотную.

– Прайвеси, – безразлично сказал Ефим. Типа предупредил.

– Чиво-о? – не понял мужик.

– Вам лучше уйти, – объяснила подоспевшая Наташка. – Определенно, лучше уйти!

Сама она старалась встать между мужем и его предполагаемой целью. Скандалы ей были точно не нужны. Всегда можно разойтись тихо, миром. Если, конечно, не быть таким упертым, как ее муж, когда ему почему-то казалось, что его унижают.

– Вы меня не так поняли, – враз протрезвел мужик. – Посмотрите хоть картину!

Наташка, разряжая ситуацию, помогла ему достать полотно на подрамнике.

На улице уже стемнело, поэтому подошли к открытым задним дверям «Патрола», в салоне которого горели лампы.

– Ого! – вырвалось у Наташки. Не надо было быть экспертом, чтобы понять, что и работа очень старая, и мастер отменный.

– Тысяча рублей! – объявил цену алкаш.

– Где украл? – спросил Ефим.

– Чес-слово, бабкина! – перекрестился тот. – Убей бог!

– Бабкина, – усмехнулся Ефим и перевернул полотно.

Конечно, его сердце коллекционера заныло. Вот так клады и находят. Но скупать краденое он точно не собирался. Западло, так сказать.

К его удивлению, на обратной стороне холста никаких музейных клейм не было. И вообще никаких следов, кроме подписи автора. Хоть и в тусклом свете, но Береславский смотрел внимательно. Предположить же, что клейма аккуратно сведены пьяницей, было невозможно.

– Говорю, бабкина! – нетерпеливо подтвердил тот. – 1883 год. Тысяча рублей!

– Но если она такая старая, то почему тысяча рублей? – спросил Ефим.

– А кто мне больше даст? – резонно спросил алкаш. – Еще и наваляют.

– Может, купим? – спросила Наташка. – Раз не краденая.

– Краденая, не краденая… Я ж не эксперт, – раздраженно ответил супруг. Он – редкий случай! – явно не знал, что делать.

Вот он, клад! Да и клейм действительно не видно. Но купить за тысячу – все равно нечестно. А с другой стороны, честно ли купить Муху за полторы и продать за десять? Но это бизнес! Плюс – год выходных на вернисаже.

– Так берем или не берем? – Наталья легко передавала полномочия по принятию важных решений Ефиму. У него голова большая – пусть думает.

– Берем, – наконец решился Береславский. И отдал алкашу две красные бумажки, полученные за первую проданную «Муху».

Это был идеальный вариант. Больше за непонятно что он все равно бы не заплатил. К тому же это в десять раз больше цены, предложенной хозяином. Если же картина окажется краденой, то уж десятку за возврат уворованного сокровища ему, скорее всего, вернут. Наконец, еще одно соображение – он отдал за картину деньги, полученные от первой продажи его галереи. Так что нормально вытанцовывается.

Ефим, конечно, понимал, что его рассуждения небезупречны, но лучше так, чем их полное отсутствие.

– Мужик, ты ваще! – удаляясь, с восторгом оценил его щедрость продавец.

– Похоже на то, – согласился Береславский. Он снял минусовые очки и, придвинув полотно к глазам, стал внимательно его изучать.

– Ну и что там? – даже Наташка заволновалась.

– Там – Шишкин, – наконец ответил супруг.

– Вот здорово! – возрадовалась она. – Настоящий?

– Похоже на то, – снова согласился Береславский.

Как все интересно закольцевалось. «Можно подумать, вы сказали «Шишкин»», – сострила его первая покупательница. И вот вам пожалуйста – Шишкин. Приобретенный на деньги его первой покупательницы. Не слишком любимый Береславским, но на сегодня уж точно более дорогой, чем все его любимые авторы. Раз этак в тысячу. Или в десять тысяч…