Онлайн книга «Портрет Алтовити»
|
Ева засмеялась. – Вот и я смеюсь, – снисходительно кивнула старуха, – чего бояться? Раньше смерти все равно не помрешь. И чем мне, знаете, ждать, пока я в муках кончусь на больничной койке в коридоре, так уж, может быть, даже и лучше было бы топориком-то… Хотя я себе, – она выразительно выкатила глаза, – я себе такого абсолютно не могу позволить. Из-за Николаши. Что с ним будет? А вы приходите. У нас есть пирог. Два пирога. С капустой и с медом. Вы любите? Вон наши окна. – Она указала на дом, стоящий в глубине двора. – Третий этаж, квартира номер двадцать семь. Приходите в десять. Мы успеем привести себя в порядок. Надеюсь. Пойдем, Николаша. Ева посмотрела, как она идет по протоптанной в снегу тропинке, сгорбленная, в вытертой шубе, рядом, на поводке – старый белый пудель со свалявшейся кисточкой на полысевшем хвосте, и солнце, разгоревшееся, несмотря на холод, бьет ей в лицо своим неуверенным светом. Гимназистки румяные… А Кати нет, и Ричарда нет. Что она сама-то здесь делает? В чужом городе? Может, это и ее конец? Может, он так наступает: выползает горбунья с пудрой на подбородке и говорит: «Видите мои окна?» – I want some ice-creаme [10] . – Саша отправил в рот поднятую с земли сосульку. – Господи, заболеешь! – вскрикнула она. – What are you doing? [11] Вернулась в чужую квартиру, переодела насквозь вымокшего Сашу. Через минуту зазвонил телефон. – Как спалось? – спросил он. – Мальчик в порядке? – В порядке, – пробормотала она. – Ты знаешь, – напряженно продолжал он, – тут был звонок из Нью-Йорка. Тебя разыскивает мистер Элизе Акара. У Евы похолодели руки. – Ты шутишь! Как он узнал твой номер? – Ева. – Голос его стал злым. – Слава Богу, что к телефону подошел я и дома никого не было! А если бы подошла Лиза или… – он испуганно прожевал «Лена». – И что тогда? Услышали бы твое имя, и все! – Что ты ему сказал? – спросила она, опускаясь на кресло с оскалившимся львом на ручке. – Ты ему сказал, где я? – Я подтвердил, что ты в Москве. Больше ничего. Иначе он стал бы разыскивать тебя через Интерпол. Голова у нее пошла кругом. – Умоляю тебя, приезжай ко мне! Умоляю! – Ну, я же не могу! – простонал он. – Куда я сейчас приеду? Кровь, полыхая, бросилась ей в лицо. – Тогда ты меня больше никогда не увидишь! Или сейчас, или никогда! Или я, или все остальное! Томас! Он молчал. – Или я, или все остальное! Или ты немедленно, сию минуту будешь здесь, или ты меня больше не увидишь! – Хор-р-рошо! – прорычал он. – Я приеду. Она положила трубку, опустилась на кровать. Саша разбежался и со всего размаху уткнулся ей в колени. – What? – сказала она. – What’s going on with me? [12] Пыльное зеркало отразило ее испуганное, в красных пятнах лицо. Она запустила пальцы в волосы и высоко подняла их. – Он возненавидит меня! И все. Все кончится. Саша забрался ей на колени. Она быстро поднялась, отнесла его на кухню, усадила на стул, трясущимися руками достала из холодильника брикет пломбира. – Только маленькими кусочками, – весело приказала она, не слыша себя. – Ешь маленькими кусочками. – I told you, I don’t understand you! – Саша запустил обе руки в мороженое. – I told you! [13] – Хорошо, – пробормотала она и побежала в ванную. …Надо быстро, быстро привести себя в порядок, сейчас он придет, а я такая, на кого я похожа, Боже мой, что я… Ей вспомнилась старуха с пуделем. «Вот и я такая же», – с отвращением подумала она и, дрожа, стала под душ. Потом густо намазалась кремом – все тело, каждую складочку, чтобы он захлебнулся, чтобы он вспомнил! Некогда было сушить волосы, и она торопливо намотала на них зеленое полотенце, потом накрасила губы… На нее смотрело старое измученное лицо, в пятнах, как леопард. Она не помнила, все ли она сделала, что нужно. Да, духи, крем, губы, что еще? Распахнула халат и осмотрела себя, как чужую. Соски показались ей черными и шершавыми. Она зачерпнула побольше крема и густо смазала их, потом слегка припудрила шею и живот. – Ева! Он открыл дверь своим ключом – у него ведь был запасной ключ! – и теперь стоял в коридоре, весь занесенный снегом. Пришел! Эта секунда, когда она, задохнувшись, выскочила из ванной и мокрое полотенце соскользнуло с ее волос, решила все. Его лицо – напряженное и злое под маленькой клетчатой кепочкой – стало совсем другим, тем, которое она знала и помнила. Оно стало испуганным, просящим и задрожало от нежности к ней, той прежней драгоценной нежности, которой и в помине не было вчера, когда он увидел ее на аэродроме, и даже потом, когда спал с ней, и тем более потом, когда уходил вечером… Он протянул руки и обхватил ее. Сквозь толстую зимнюю куртку она различила знакомый, электрический гул с тяжелым прерывистым стуком сердца внутри. Она вспомнила: это был ни на что не похожий, особенный звук его тела, который, может быть, никто, кроме нее, и не слышал. – Ты понимаешь, ты пойми, – кашляя и давясь слезами, прошептала она, – нельзя же меня бросить здесь, когда… – Молчи, ты, дура! Ты меня измучила! «Все хорошо, – лихорадочно сообразила она. – He won’t leave me along, he can’ t do this…» [14] * * * Пол Роджерс сидел в ресторане «Harvest» и пил. Он выпил бутылку коньяка, почти не закусывая, и заказал еще. Мальчик – официант, высокий, ломано-изящный, с зализанным пробором – судя по всему, литератор или актер, подрабатывающий на жизнь, – посмотрел на него с испугом. – Не беспокойтесь, – сказал ему Пол, – принесите мне еще хлеба с маслом. Потом креветок. Зализанный пробор сверкнул и испарился. Пол чувствовал, что пить нужно до тех пор, пока эта внезапная мысль не оставит его. Она слабела, расплывалась, но, лишь только он переставал пить, опять становилась крепкой, упругой, словно резиновой, и даже пахла как-то особенно терпко и вкусно. Официант вернулся с подносом. Пол удивленно выкатил на него окровавленные белки. |