Онлайн книга «Портрет Алтовити»
|
Она высоко подняла черные нарисованные брови на лысой голове. – Какая вещь? – А ревность-то? Вы что, забыли? Ревность-то? Ведь это же она всем вертит! Ведь вот когда говорят: сгорел от любви, повесился от любви, запил от любви – ведь это же они чепуху говорят! Ведь не от любви это все, дорогая вы моя, а от ревности! Исключительно от нее! Любовь – дело тихое. Ах, тихое! И приятное. А ревность – это ад. – Лучше иметь дело с холостыми, по-вашему? – У холостых – свои безобразия, – сухо отрезала старуха. – Но от женатого человека нужно бежать. Быстро-быстро-быстро. Мой вам совет. У него за плечами ведь еще одна женщина. Вы – ведьма, и она – ведьма, и эти ведьмы в него вцепились с двух сторон, как кошки, и тащат его, бедного, тащат. Он же у вас весь в крови. Она снисходительно усмехнулась. – Я-то свое прожила, – сказала она, облизнувшись. – У меня теперь одна забота – Николаша. Не приведи Господи прежде него помереть! Вдруг она замолчала и прислушалась. – Пришел! – переплела бугристые пальцы, потрясла ими в воздухе. – Легок на помине! В дверь позвонили. – Кто же это к вам так поздно? – А это тот самый племянник мужа, которому отписана квартира, – небрежно сказала старуха и заковыляла к двери. Пока она открывала, громыхая засовами, Ева подумала, что лучше бы уйти, но Саша спал так крепко, и так темно было за окном, так морозно… хотя ведь только перейти дорогу, три минуты… Хозяйка вернулась в сопровождении широкоплечего, с выпуклыми черными глазами человека лет пятидесяти. В комнате запахло морозом. Увидев Еву, вошедший смутился. Ева увидела, что он навеселе, но старается держаться. Ей стало не по себе. – Арсений Николаевич, – сказал он, – лучше просто Арсений. – Просто Ева. – Разве же это просто – Ева? – скаламбурил он, подсаживаясь к столу. Она заметила, что он плохо выбрит, на воротнике пиджака серебрится перхоть. – Извините, – сказал он, – я д-действительно немного выпил, но, уверяю вас, это не страшно, я не буйный. Улыбка его была мягкой, расстроенной. По вздрогнувшим темным глазам она заметила, что произвела на него впечатление, и сама неожиданно смутилась. – Если вам н-неприятно мое, это, ну, как, – он замешкался, – мое присутствие, я могу уйти… – Господи, Арсик, – вздохнула старуха, – куда тебе уходить… Ева вдруг увидела, что она в валенках. – Кости, кости, – пробормотала старуха, – устали мои косточки, ноют, что уж тут о моде думать… – Наталья Андревна, – сказал племянник, – кто автор сей красоты? И показал на пирог со вздувшейся корочкой. – Эта п-п-поверхность, – продолжал он, видимо, борясь со своим смущением и от этого заикаясь еще сильнее, – напоминает мне к-к-каток в парке культуры и отдыха. Знаете, когда зальют каток и он замерзает такими вот пузырями? Ева настороженно улыбнулась. – Давайте в-в-выпьем, – решительно сказал он, – у меня с собой. Пересек комнату, из куртки, брошенной на кресло в углу, извлек бутылку водки, открыл ее крупными напряженными пальцами. Ева видела, что он торопится выпить, что ему не терпится. Налил немного водки в ее рюмку и вопросительно приподнял брови. – Более чем достаточно, я не пью. – А мне – ровно четыре капли, – строго сказала старуха. – Всех мужей моих помянуть, с Новым годом поздравить, а то обидятся, покойники, что и не вспомнила… Ревнивые как черти… – Выпьем, – блестя глазами, воскликнул он, высоко подняв свою рюмку, – за ледяную поверхность бытия, замерзшего п-п-пузырями… Опрокинул и тут же налил еще. Ева пригубила из вежливости, старуха не притронулась. – Не беспокойтесь, Наталья Андревна, – сказал он, – ничего не будет. Никого не убью и даже… – Он снова огорченно улыбнулся: – Даже не поцарапаю. – Разве ты за себя отвечаешь, Арсик? – Старуха махнула птичьей лапкой. – Лечиться тебе надо. – Я и лечусь. Только не таблетками. Да и вообще нет разве темы поинтереснее, чем запои у старого скульптора? – Вы – скульптор? – спросила его Ева. – О, он великий скульптор, – вмешалась старуха, – но он не делец… – И не ж-ж-жилец, – засмеялся Арсений, – так что выпьем и за это т-т-оже! Ева поднялась со стула. – Мне пора, я и так засиделась. Спасибо за угощение. – Ну, что – угощение? – прошамкала старуха. – Угощение вы с собой принесли. Заходите. Вы ведь еще не улетаете? – Надеюсь, что нет, – она принялась одевать спящего Сашу. – Я вас провожу, – сказал Арсений, – может быть, лучше в-в-вызвать машину? – Какую машину, что вы! Мы здесь, через дорогу! Она взяла Сашу на руки. – Позвольте мне, – сказал он. – Я привыкла, не беспокойтесь. Арсений быстро застегнул куртку. Руки его сильно дрожали. Лифт не работал. Света на лестнице не было. Саша не проснулся, пока они ощупью спускались с четвертого этажа. Вышли наружу. Во дворе было пусто, и от сверкающей белизны снега казалось почти светло. – На дворе зима, – пробормотал он, – и дым огней бессилен распрямить дома, полегшие вповал… Может, я не точно цитирую… – Это, наверное, Пастернак или… – Это Пастернак, – перебил он, – мне тетка успела сообщить, что вы приехали из Нью-Йорка. Работаете там? Или эмигрировали? – Ни то и ни другое. Я американка. Мать была из первой эмиграции. Через Харбин. Он кивнул. Лицо его в снежном освещении стало моложе и красивее. – Моя жена тоже сейчас в Америке. Если жива. Ради Бога, извините меня, – он нерешительно посмотрел на нее. – Ради Бога, не б-б-ойтесь меня. Вы не позволите мне подняться к вам на пять-десять минут? Прикончить эту бутылку, – он хлопнул себя по карману, – и еще немного посмотреть на в-в-ваше лицо? «No! – быстро подумала она. – No way!» [18] – Да не бойтесь вы меня, Господи! – выдохнул он с досадой. – Я немного посижу у вас, отогреюсь и уйду. Д-д-даю вам слово. Тетка давно спит, мне некуда больше п-п-пойти. П-поздно. Она еще поколебалась. – Ладно, – помрачнел он, – поплыву домой. На земле зима… – Пойдемте, – решилась Ева, – только я вас очень прошу: не разбудите Сашу. В чужом московском доме, с оскалившимися львами на креслах и пыльным зеркалом, она быстро накрыла на стол – поставила все, что было, согрела чайник. Он сидел, не снимая куртки, следил за ней глазами. Глаза были восхищенными, но так бескорыстно, открыто восхищенными, что она успокоилась. |