Онлайн книга «Пустой дом»
|
Юстас взглянул на Вирджинию. — Хотите мороженого? Никогда еще другой человек не угадывал так точно ее желание. — Не отказалась бы, но у меня нет с собой денег. Юстас усмехнулся. — Самое большое, какое у тебя есть, — скомандовал он Фреду и полез в задний карман за кошельком. Они миновали причал и углубились в сеть мощеных улочек, о существовании которых она даже не подозревала. Ее взгляду открывались маленькие нарядные площади, где стояли дома с желтыми дверями и оконными наличниками, палисадники, в которых на веревках сушилось белье, каменные лестницы, на которых ничейные коты грелись на солнышке и языками вылизывали шерстку. В конце концов они дошли до северного пляжа, открытого всем ветрам, о который разбивались тяжелые нефритовые волны, подсвеченные солнцем, а в воздухе стоял туман от соленых брызг. — Когда я был еще мальчишкой, — громко произнес Юстас, которого она с трудом слышала за шумом ветра, — то приходил сюда заниматься серфингом. У меня была доска — деревянная, с нарисованной маской, ее сделал для меня мой дядя. Теперь у подростков фирменные доски, из стеклопластика, на них можно кататься круглый год, и зимой, и летом. — Как им не холодно? — Они катаются в гидрокостюмах. Они подошли к волнолому, в стену которого была вделана деревянная скамья, и Юстас, явно решив, что они бродят уже слишком долго, уселся на скамью, опираясь спиной о волнолом, подставил лицо солнцу и вытянул свои длинные ноги. Вирджиния, доедавшая остатки гигантской порции мороженого, присела с ним рядом. Он смотрел на нее, а когда она проглотила последний кусочек и вытирала липкие пальцы о джинсы, спросил: — Вам понравилось? Лицо его было серьезным, но в глазах притаился смех. Тем не менее Вирджинию это не обидело. — Очень вкусно! Лучшее мороженое в моей жизни. Вам надо было купить себе тоже. — Я перерос тот возраст, когда можно бродить по улицам, поедая мороженое. — Я его никогда не перерасту! — А сколько вам лет? — Семнадцать, вот-вот исполнится восемнадцать. — Вы уже закончили школу? — Да, прошлым летом. — А что делаете сейчас? — Ничего. — Собираетесь поступать в университет? То, что он счел ее достаточно умной, польстило Вирджинии. — Ну что вы, нет… — Чем же вы планируете заняться? Лучше бы он не спрашивал… — Думаю осенью поступить на курсы, буду изучать кулинарию, или стенографию, или машинопись, или что-нибудь такое же ужасное. Правда, мама забрала себе в голову, что я должна провести лето в Лондоне, ходить на всякие вечеринки и собрания, знакомиться с людьми, в общем, выйти в свет. — Кажется, — сказал Юстас, — это называется лондонским «сезоном». По его тону было ясно, что он одобряет этот обычай не больше, чем сама Вирджиния. — Прошу, не надо! У меня от одного слова мурашки бегут по телу. — Трудно поверить, что в наше время кто-то еще придает этому значение. — Знаю, это глупо. Но такие люди есть. И моя мать входит в их число. Она уже встречалась с другими такими же мамашами, устраивала для них чай. Она даже выбрала мне кавалера для танца, но я буду изо всех сил стараться ее отговорить. Вы можете представить что-нибудь более ужасное, чем танец дебютанток? — Нет, не могу, но мне не семнадцать и я не девушка. — Вирджиния состроила ему гримасу. — Если вы так сильно не хотите в этом участвовать, то почему бы вам не проявить характер и не сказать матери, чтобы она нашла лучшее применение деньгам, — например, купила вам билет в Австралию и обратно или что-то в этом роде. — Я уже говорила. Точнее, пыталась. Но вы не знаете мою мать. Она никогда не слушает, что я ей говорю. Она объявила, что мне необходимо знакомиться с правильными людьми, получать приглашения на правильные мероприятия и посещать правильные места. — Попробуйте перетянуть на свою сторону отца. — У меня нет отца. По крайней мере, я никогда его не видела; они с мамой развелись, когда я была совсем маленькой. — Ясно, — произнес он и добавил, хотя и без большого воодушевления: — Не грустите, вполне вероятно, что вам там понравится. — Я заранее ненавижу каждую минуту этого «сезона»! — Почему? — Потому что на вечеринках я не знаю, куда деваться, не могу вымолвить ни слова в незнакомой компании и не представляю, о чем говорить с молодыми людьми. — Ну, со мной вы прекрасно разговариваете, — ухмыльнулся Юстас. — Вы совсем другой. — Как это? — Вы взрослый. То есть немолодой. Юстас рассмеялся, и Вирджиния ощутила неловкость. — Я хочу сказать, вас нельзя назвать молодым человеком, вам же не двадцать один или двадцать два… Он все еще смеялся. Она нахмурилась. — А сколько вам лет? — Двадцать восемь, — сказал он ей. — Должно исполниться двадцать девять. — Здорово. Хотелось бы мне быть двадцативосьмилетней. — Тогда, — сказал Юстас, — вас бы здесь не было. Внезапно похолодало, стало темнеть. Вирджиния начала зябнуть, взглянула на небо и увидела, что солнце скрылось за толстой серой тучей, предвестницей грозового фронта, надвигавшегося с запада. — Вот и все, — сказал Юстас. — Хорошей погоде конец. К вечеру пойдет дождь. Он посмотрел на часы. — Уже почти четыре, пора отправляться домой. Как вы будете добираться? — Думаю, пешком. — Я могу вас подвезти. — Вы на машине? — У меня «лендровер», припаркован возле церкви. — Вам не придется делать крюк? — Нет, я проеду к Лэнион через пустошь. — Ну, если вы уверены… Всю дорогу до Уил-хауса Вирджиния молчала. Однако это было естественное, ненатужное молчание, комфортное, как разношенные туфли, не имевшее ничего общего с застенчивостью или отсутствием тем для разговора. Она уже и не помнила, когда чувствовала себя так легко в компании другого человека, — и уж, конечно, никогда не бывало с ней такого в обществе мужчины, тем более почти незнакомого. «Лендровер» был старый, с протертыми запыленными сиденьями. На полу в кабине валялись клочья соломы и витал легкий запах навоза, но Вирджинию это нисколько не оттолкнуло, ибо напомнило о Пенфолде. Она поняла, как сильно ей хотелось туда вернуться. Увидеть при дневном свете ферму и поля, посмотреть на коров. Вирджиния хотела, чтобы ей показали окрестности, провели по дому и пригласили выпить чаю в той чудесной кухне. Чтобы ее приняли как свою. |