Онлайн книга «После любви»
|
– Все в порядке. Просто споткнулась. – У нас вечные проблемы с освещением. Сегодня же займусь этим. – Не мешало бы. – Мне показалось, вы бежали… – Шла быстрым шагом. – Так не терпелось покинуть наше заведение? – Бармен не может удержаться от шпильки, да и плевать, в моих коротко остриженных волосах ни одна шпилька надолго не застрянет. – С чего вы взяли? Вовсе нет. – Мне нужно поговорить с вами. – О чем? – Не здесь. Не-Шон больше не называет меня красоткой, странно. – А что, собственно, случилось? – Идемте. – Никуда я не пойду. – Это касается вашего друга. Идемте. – Но… – Франсуа – ваш друг, я правильно понял?.. Разве не этого я хотела? Узнать о Фрэнки больше, чем знала до сих пор. Узнать о нем и о его жизни что-то, что могло бы объяснить его смерть. Разве не ради этого я вообще приехала сюда? Да, возможно. Но сейчас, в темноте коридора, тема Франсуа Пеллетье вовсе не кажется мне настолько актуальной, чтобы идти неизвестно куда, неизвестно зачем, с человеком, которого я совершенно не знаю. И вовсе не Фрэнки был причиной моего визита в «Cannoe Rose» – я здесь только потому, что нашла спички в ее – ее! – сумке. А до остального (до остальных) мне нет никакого дела. Не-Шон так не думает, он и не собирается выпускать меня из рук. – Франсуа – ваш друг? – Мне сложно назвать его другом… – Идемте. – Мы возвращаемся? – Голос мой предательски дрожит. – Нет. В баре мы не сможем поговорить. – Ничего, что вы оставили его без присмотра? – Там есть кому побеспокоиться о клиентах, не волнуйтесь. – Я и не волнуюсь. Это же ваш бар, не мой. Малодушие – вот чего хотелось бы избежать. Я не должна впадать в панику, в конце концов, ничего страшного не произошло, не-Шон просто хочет поговорить. Просто. Поговорить. Несмотря на уверения бармена, мы все же возвращаемся. Не в сам бар – в конец коридора, за хлопающие, как в американском салуне, дверцы арки; «toujours» [47] написано на обеих половинках масляной краской, раньше надпись не бросалась в глаза, ее тайный смысл – во множестве смыслов или в полном их отсутствии: всегда открыто, всегда вам рады, всегда готовы начистить вам морду, всегда готовы смешать вас с дерьмом; вы подохнете, а мы будем существовать всегда; выяснять у не-Шона, какое из определений соответствует действительности «Саппое Rose», я не рискну. Себе дороже. Факелы на стенах – несомненная фишка бара, такая же бессмысленная и также ни с чем не вяжущаяся, как и аквариум, как и допотопный музыкальный автомат, как дешевые китайские фонарики, пол в шахматную клетку, пластиковые столы и громоздкая стойка в викторианском стиле. В стиле, в стиле, в стиле… Стиля – вот чего не хватает «Саппое Rose», и как только я раньше не сообразила! Наскоро сочиненная яичница-глазунья – и та выглядит более стильной, чем хваленый бар-кочевник. Зал ожидания любого из вокзалов – и тот выглядит более предпочтительным. Трудно поверить, что о «Саппое Rose» слагались легенды, что здесь совершались преступления из-за страсти, встречались тайные агенты, и звенели своими колокольчиками еще не состарившиеся хиппи, и вовсю шла торговля героином. Миф может быть каким угодно, но быть не стильным он не имеет права. Иначе – это не миф. И бармен соврал мне и продолжает врать. Живенькие мысли. Впрочем, я могу думать о чем угодно – и о том, почему очередь в мужской туалет всегда намного короче, чем в женский, например; все эти ухищрения призваны отвлечь меня от того, что должно произойти в самое ближайшее время. Я по-прежнему опасаюсь не-Шона. А факелы – не так уж они просты, как кажется на первый взгляд. И не так уж бессмысленны. Мерцание огня и тени, которые он отбрасывает, делают рельеф стен прихотливым и постоянно меняющимся, в его складках можно спрятать все что угодно. Не-Шон прикладывает ладонь к поверхности, и в стене тотчас же образуется дыра, или, точнее, проем правильной формы: эта дверь ведет в недра бара, в его изнанку, где мы можем спокойно поговорить о Фрэнки. – Еще один вход? – интересуюсь я. – Для избранных? – Для персонала, – поправляет не-Шон. – Очень удобно. – И очень конспиративно. – Бросьте. «Cannoe Rose» – законопослушное заведение. Террористов мы не укрываем, наркотики не храним и исправно платим все налоги. Прошу. Мои страхи и правда нелепы: за крошечным темным предбанником следует ярко освещенная и довольно чистенькая кухня – на ней орудуют двое арабов в белых легких куртках. Я киваю арабам головой, но мой приветственный жест так и остается незамеченным. – Сюда. Не-Шон распахивает еще одну дверь, и мы оказываемся в крошечной каморке с открытым настежь окном, забранным решеткой. Размеры каморки никоим образом не соответствуют ее обстановке: массивное антикварное бюро, диван с резной спинкой, кабинетное кресло из красного дерева, медная курительница, медный сундук, легкая китайская ширма и две картины в рамах. На то чтобы изучить экзотические безделушки, которыми заставлены бюро и диванная полка, потребовалось бы довольно продолжительное время. – Присаживайтесь. – Бармен указывает на кресло. – Разговор будет долгим? – Как получится. Я устраиваюсь в кресле (оказавшемся довольно жестким), не-Шон оккупировал диван. Несколько минут проходят в молчании: не-Шон достает из нагрудного кармана огрызок сигары и довольно долго раскуривает ее. – Не возражаете? – спрашивает он, выпустив в потолок первую струю вонючего сизого дыма. – А что бы это изменило? – Ничего. – Я вас слушаю. – Это я вас слушаю. Мне нечего сказать странному бармену. Или лучше назвать его эксцентричным барменом или барменом себе на уме?.. – Это Пикассо. – Не-Шон указывает сигарой на одну из картин. – Подлинник. – Подарен заведению самим автором в незапамятные времена, разумеется? Хотите продать его мне? – Вы забавная. Но я заговорил о подлинниках, потому что это тоже подлинник… Пикассо не волнует меня ни в каком виде, будь то музейный холст или копия, отпечатанная на газетной бумаге. Пикассо не волнует меня – чего не скажешь о фотографии, которую протянул мне не-Шон. Для того чтобы взять ее с бюро, ему не понадобилось даже подниматься – так сужено пространство комнаты. |