Онлайн книга «Дон Иван»
|
– Тоже мне, ухажер! За весь вечер меня не заметил, а потом говорит, что влюблен. – А еще говорю, что ты все неплохо подстроила. – Ты о чем? – О моем похищении. Фактически ты меня выкрала. Сработала, надо сказать, филигранно. Дралась она очень смешно: сжав кулачки и вобрав голову в плечи, кидалась вперед, исподтишка норовя пнуть коленкой. Мы дрались почти каждый день. Главное в драке было не захлебнуться от хохота. Капитулировав, я лежал на спине, уворачивался от щекочущих волос, с сипом ловил горлом воздух и пробовал выжить. Заглотнув смех как смерть, я выдыхал смех уже как бессмертие… – Скоро год, как мы познакомились, – сказала мне Анна, покрутив в руках белый конверт с американским орлом. – Еще одно приглашение? – Давай не пойдем. Не хочу входить в ту же реку. – Тогда отсидимся на берегу. Кстати, с чего это ты очутилась тогда, год назад, в резиденции? – Я тебе уже объясняла. Меня попросила жена Мизандарова. – Дарья? – Ей очень хотелось кое за кем подглядеть. – Твоими глазами? – После запущенной сплетни с краснухой явиться туда самолично она не могла. – Сама ты про розыгрыш знала? – Конечно же, да. – А про нее и меня? – Конечно же, нет! – А зачем так наклюкалась? – Увидела в зале тебя. – И приняла за другого? – Приняла за тебя, потому что другого быть не могло в Спасо-Хаусе. – Выходит, когда мы с тобой оказались в машине, ты прекрасно уже представляла, что я – это я? – Когда ты уселся со мною в машину, я была мертвецки пьяна. – А как мы попали вот в эту квартиру, ты помнишь? – Не помню. Помню, что очень хотелось ударить тебя. – С какого еще перепугу? – Чтоб не хотелось тебя целовать. Как-то так. За смысл я ручаюсь. А ручаться за верность всех сказанных слов никакая память не станет. Задайся я целью передать из чего, из каких таких дивных, потешных огрех возникала это чуть шепелявое чудо тараторящей прелести Анниной речи, у меня ничего бы не вышло. Она путала падежи, тасовала колоду родов и словотворила из надерганных на удачу корней. Все, что я мог, – это не прерывать, не поправлять, не портить вмешательством правил хриплую музыку ляпсусов и умиляться, когда у меня на глазах “поцарапаться” превращалось в “испоцарапаться”, “босоножки” сапожились “сапоножками”, а всякое дело делалось не “с бухты-барахты”, а “штателно”. Почти год мы наслаждались своей безнаказанностью. Мы были так счастливы, что я просыпался в холодном поту и гнал мысли о неизбежной расплате: быть такими счастливыми на планете Земля не положено. Я был счастлив, но меня не отпускало предчувствие, что вот-вот к нам нагрянет беда, отчего я заранее становился несчастлив. – Ну и как? Теперь уже точно нагрянула? – подколола Анна меня, когда мою щеку разнес омерзительный флюс. – Хватит охать. Дуй скорее к врачу, пока тебя самого не раздуло, как парус. Что ты там все высматриваешь? – У меня лицо забеременело. – Боюсь, без кесарева не обойтись. – У тебя лирический баритон, – определила она, едва меня вывели под руки из кабинета в приемную. – Никогда до того не слыхала, как ты задорно кричишь. – Погоди, у тебя дазыгдается кадиес! Уз я тогда позлодадствую. – Не разыграется. Я лечить зубы люблю. Обожаю вкус мяты и кварца. – Ты меня удивляешь. – Могу удивить еще больше. – Предложишь мне руку и сердце? – Нечто большее: паспорт. А в паспорте – новая родина. – Шутишь. – На тебя объявили охоту. Звонила жена Мизандарова. Нам надо на время исчезнуть. Я лихорадочно соображал. – Марклен что-то прознал? – Слава Богу, не он. Его попросили с тобой разобраться. Слава Богу, стало об этом известно супруге. А она, слава Богу, предупредила меня. – Кто меня заказал? – Отец какой-то Арины. Почему – вопрос не по адресу. – А Дарья что думает? – Думает, сам все поймешь, если упомянуть Далиду и кредитку. Я не понял. А когда понял, не понял, откуда Аринин папаша узнал. А когда понял, не понял, как Жанна пошла на такое. Поразмыслив же, понял, что пойти на такое она могла куда раньше – когда посылала меня сделать стыдно жене Мизандарова. Но тогда не сработало. Тогда Дарья ей спутала карты и пошла напролом. Вместо того, чтоб попасться на мушку, поймала на мушку охранников, превратив двух свидетелей в двух заложников, готовых присягнуть, что жена Мизандарова только тем и была занята, что блюла мужу верность. Победу свою Дарья отметила сплетней про приступ краснухи – прозрачный намек на румянец бессильного гнева, прилипший наутро к Клопрот-Мирон. Поняв это, я понял, что месть Жанны ждала подходящего случая. Тут-тои всплыла рубашка. “Если сюжет вдруг не клеится, я бросаю его на дороге и выжидаю в засаде, пока его склеит дорожная грязь”, – вспомнил я. – Я понял. А почему ты решила, что Мизандаров меня не убьет? – Потому что он так сказал. А ему повелела спасти тебя Дарья. Как-никак ты мой муж. Теперь у тебя прикрытие что надо: твой персональный убийца. – Я сгорю? – Или утонешь в болоте. Скорее всего, не один. – Ты со мной? – Иначе нам не успеть сделать паспорт. – Даже фальшивый? – Фальшивка тебе не нужна. Кто прожил без паспорта жизнь, заслужил его смертью. Москва поставляет бесхозные трупы десятками. Два из них погибнут на бис. – Почему он тебя отпускает? – Мизандаров? У него нет особого выбора: либо я уезжаю с тобой, либо я остаюсь, чтобы мстить. Он предпочел раздобыть тебе паспорт и даже его оплатить. – Когда мы съезжаем? – Сегодня. Ночью нас вывезли в Питер, а еще через день, тоже ночью, переправили на старую дачу в полупустой и облезлой деревне, где мы провели в общей сложности восемь недель. – Почему Ретоньо? – спросил я, когда взял в руки паспорт. – Потому что ты Дон Иван, а Жуан был Тенорьо. Потому что беглец. Потому что мы бросили вызов. Потому что другого Ретоньо в Испании нет. И потом, кто сказал, что ты не Ретоньо? Предъяви доказательства. Перед отъездом, одолжив у соседей велосипеды, мы сгоняли за семь километров в село Кочубеево, нашли Кочубее-ву церковь, уговорили попа и скромно венчались за очень нескромное вознаграждение. Проделка сошла нам с рук. Но вернувшись, мы обнаружили на ступеньках дачи записку: “Будьте счастливы. Зла не держите. Люблю. Ж. К.-М.” |