Онлайн книга «Золотая струна для улитки»
|
– Неважно. Значит, крышу Карлсона ты в Стокгольме не видела… Зоя качает головой, крутит пальцем у виска и красноречиво молчит. В другой раз Андреа спрашивает: – Ты ведь была в Лувре, правда? – Была, – важно кивает Зоя. – Как? Как тебе Ватто? Там большая коллекция? – Андреа с юности восхищается этим художником. Ей близки печаль и меланхолия его персонажей и вместе с тем буйство цвета, простота композиции и сложность мотивов. Андреа могла часами простаивать у его картин и пытливо искать и находить забавное в грустном, серьезное в смешном. – Какое отношение Виттон имеет к Лувру? И почему его коллекции должны выставляться в музее? И Андреа завидовать перестала. А после того, как она очутилась в раковине, общение с Зоей и вовсе стало односторонним. Зоя щебечет об очередной встрече со своим шведом, который никак не хочет переезжать в «ужасную, неевропейскую страну». – Ну а я что? Должна похоронить себя в Стокгольме в компании его полоумной матери-шведки?! Андреа не понимает, почему в Стокгольме обязательно надо себя хоронить и какой должна быть мать шведа, если не шведкой. Андреа молчит. А Алка не может. Алка спрашивает: – А почему она полоумная? Зоя взмахивает ресницами, кривит губки. – Сейчас, сейчас. – Она погружается в хаос своей супермодной клетчатой сумочки от «Шанель» и выуживает оттуда конверт с фотографиями. – На, сама посмотри. 2
– На, сама посмотри! – Мать трясет перед лицом Андреа приглашением. – О чем я мечтала? О чем говорила? Я все уши прожужжала тебе, я просила, я умоляла, чтобы это была Франция, или США, или Болгария, или даже, ладно, пусть даже Москва, но тогда конкурс Чайковского. А это? Это что, я тебя спрашиваю? Андреа наконец получает возможность заглянуть в измятый листок. Заглядывает и ликующе улыбается. Уважаемая сеньорита Санчес-Домингес, Дирекция международного конкурса гитаристов «Фернандо Сор» просит подтвердить Ваше участие в конкурсе и приглашает приехать на заключительный третий тур… – Чему ты улыбаешься? – вопит мать. – Ради чего все это? – Мать гневно распахивает дверь в комнату, где скучает благородный рояль. – Ради конкурса гитаристов? – Сеньора Санчес произносит слово «гитаристов» так, как будто это конкурс, по меньшей мере, работников тюремной столовой штата Кентукки. – Нет, не надо было покупать тебе эту бренчалку! У тебя были нормальные, понятные мне стремления… – Почему если непонятные тебе, то сразу же ненормальные? – Не перебивай и не возмущайся! – отрезает мать. – Тебе восемнадцать. Что ты можешь знать о жизни?! Какое будущее у гитариста?! – А у пианиста, мама? Я же не Фредерик Кемпф! [4] – Нет. Не все рождаются гениями. Но у тебя есть талант, а над талантом надо работать. А ты? Что ты делаешь? Что делают твои пальцы? У тебя исключительный, мощнейший охват, ты перебираешь октавы за считаные секунды. Клавиши созданы для твоих рук, а ты стираешь нежные подушечки железными струнами и неделями не подходишь к инструменту! – Гитара – тоже инструмент. И, играя на ней, я чувствую себя гением. – Ну и кем ты себя возомнила? Пепе Ромеро? (И что она себе воображает, эта девчонка!) – Андреа Санчес-Домингес. Сеньора Санчес в сердцах швыряет приглашение на пол и спешит поставить точку в споре: – Ты никуда не поедешь! Через неделю Андреа сбегает в Италию, а еще через две в Мадрид отправляется копия диплома лауреата международного конкурса «Фернандо Сор». 3
– Сыграй, Ань, – Алка не признает официоза, а имя Андреа кажется ей именно таким, лишенным домашности. Зоя же, напротив, любит подчеркнуть иностранное происхождение подруги. – Давай, Андреа. Порадуй девочек. Андреа окончательно падает в свою скорлупу и еле уловимо мотает головой. – Не сегодня, – вымученно улыбается она. – Я что-то устала. Подруги уходят, а Андреа еще долго сидит без движения и смотрит сквозь конверт с фотографиями, забытый Зоей. – На, сама посмотри, – раздраженно говорит ей соседка по комнате. Девушку зовут Мари, она француженка, ей тридцать четыре, и это ее последний шанс добиться хоть какого-то признания среди гитаристов. Андреа знает, что у Мари ничего не получится. Она слышала, как та играет. Про таких в музыкальном мире обычно говорят «посредственность». Андреа жалко Мари. Она кажется ей практически древней старухой, напрасно растратившей жизнь на пустые мечты. Андреа берет ноты и вздыхает. – Все, как я говорила. Здесь ре минор. – Она не слышит привычного «Не может быть!». Мари смотрит в окно и возбужденно машет ей рукой. – Смотри, смотри скорей. Еще один третьетурник. – Кто? – У Андреа не очень хорошо с английским. – Ну, такой же, как ты. Приглашенный почти к финалу. Кажется, русский. Я видела фамилию в списке. Андреа с любопытством выглядывает в окно. – Симпатичный, правда? – толкает ее локтем Мари. Андреа не знает, что ответить. Высокий черноволосый паренек в рваных джинсах и солнцезащитных очках вполне может оказаться симпатичным. Только на вид ему лет двадцать. Странно. Что Мари в нем нашла? Может, ковбойская шляпа ее привлекла? – Похож на Дина Рида [5] , – лениво бросает она. – Ну да, точно! Этакий красный ковбой! – радуется Мари, а Андреа проникается к соседке внезапным уважением. Удивительно. Она знает Дина Рида. – You played fantastic! [6] Андреа с интересом оборачивается. Дин Рид собственной персоной. Уже без темных очков. «Надо же, – думает про себя девушка, – сходство действительно есть: густые изломанные брови сведены к переносице, взгляд какой-то пронзительный и удивительно честный, уголки полуоткрытых губ чуть опущены книзу, как на знаменитом портрете». – Вадим, – представляется русский и протягивает руку, которую Андреа, смеясь, пожимает. – Why are you laughing? [7] – не понимает новый знакомый. – I’ll call you Dim [8] . – Ретранслятор что-то быстро лопочет по-итальянски, и Андреа подталкивает смущенного русского к выходу: |