Онлайн книга «Сломанный бог»
|
– Сказать тебе, о чем ты думаешь? – Как хочешь, – пожал плечами Данло. Он видел, что Хануман изучает его лицо, и ожидал какой-нибудь остроты или горькой правды по поводу его, Данло, парадоксального стремления стать асарией. Но Хануман отвернулся и ничего не сказал. Тогда Данло отдал себе отчет в том, что бурлило на поверхности его сознания: он молился, чтобы Хануман отвернулся и промолчал. – Раньше ты знал меня как друг, а не как цефик, – сказал он. Хануман все так же молча приблизился к своему вселенскому компьютеру. – А я знал тебя, – продолжал Данло. – И думал, что всегда буду знать. Хануман прижался лбом к черной сфере, звякнув алмазной шапочкой о кристалл, и опять ничего не сказал. – Хану, Хану, и зачем я только пришел в этот безумный Город? – Если бы ты не пришел в Невернес, – проронил наконец Хануман, – я замерз бы на площади Лави. – Зачем вспоминать об этом сейчас? – Потому что между нами стоит жизнь, и так будет всегда. – Да… жизнь. – А теперь между нами появилось еще кое-что. Этот путь богов, который мы с тобой видели яснее, чем кто-либо другой. – Но Путь Рингесса… не мой путь. – Не твой? – Нет. – Ты отрекаешься от той самой религии, которую сам помогал создавать? – Я? Что же тогда сказать о вас с Бардо? – Не будем забывать, что твое воспоминание вдохновило тысячи людей. – Но я… – Скоро их будут миллионы. – Так много? – А когда-нибудь миллионы миллионов. Ведь человеческому роду нет ни конца, ни края. Данло медленно прошелся по комнате и сказал, взвешивая каждое слово: – Путь… стал не таким, как был. – Это естественно – все меняется. – Но ведь новые рингисты практически покупают у Бардо свое членство! – Ну и что же? – То, что воспоминания купить нельзя. – Возможно. Но если божки не пожертвуют чем-то дорогим для себя, например деньгами, они никогда не оценят привилегии быть рингистами. – Привилегии? – выкрикнул Данло. – Я думал, что путь открыт для всех. – Он и открыт. Просто для некоторых из нас он будет более славным, чем для других. – Понятно. Хануман сложил пальцы домиком у подбородка. – Некоторых из нас в отличие от других выбрали для того, чтобы скопировать их воспоминания. – И кто же эти избранные? – Ты хочешь знать их имена? – Да. – Бардо, само собой. Ты, я, Томас Ран, Коления Мор. – Кто еще? – Еще, как тебе наверняка известно, я пригласил Тамару. Потом братьев Гур и еще семерых из калла-сообщества. Сурья тоже дала согласие… – Сурья Дал? – Она блестящая женщина, и ты это знаешь. – Но она протестовала против калла-церемоний чуть ли не с самого начала. Мне кажется, память… внушает ей страх. – Тем не менее она, похоже, вспомнила нечто важное. – Неужели? – Можешь сам рассудить, насколько правдиво ее воспоминание. Данло посмотрел вверх. Окна в куполе потемнели и отражали слабый свет комнаты. – Что это за воспоминание? – Она вспомнила одну простую вещь, одну истину, которая может пригодиться любому, идущему по Пути: однажды бог явится среди людей и поведет нас навстречу нашей судьбе. Имя этого бога – Мэллори Рингесс. – Она говорит, что вспомнила это? – Разумеется. – Но каким образом? – Она говорит, что это заложено в наследственной памяти Эльдрии. – Но Эльдрия покинула эту галактику пятьдесят тысяч лет назад. Откуда они могли знать имя… моего отца? – Возможно, Эльдрия были величайшими скраерами всех времен, – улыбнулся Хануман. – И это память о будущем. Ты сам говорил, что в глубоком воспоминании времени не существует. – Да, верно. – Эльдрия, должно быть, вложили в геном человека всю свою память – и о прошлом, и о будущем. И она лежит, свернувшись, в наших хромосомах. Ты видел ее, и я тоже. Что такое Старшая Эдда, как не память богов? Данло прошел мимо шкафов и столов и прислонился к одной из колонн. Высоко над головой ветер дребезжал железным переплетом окна и ледяной струйкой сочился вниз. Гранитная стена промерзла так, что обжигала холодом через камелайку и рубашку. – Я думаю, что Старшая Эдда нечто большее, чем генетическая память, – сказал он. – Старшая Эдда – это нечто другое. – Что другое? – Единая Память, жизнь, которая мерцает во всем… – Единая Память! Данло, ты, пожалуй, единственный истинно религиозный человек из всех, кого я знаю. Чувствуя, как боль начинает пульсировать в голове, Данло потер глаза и виски. – Что за ирония. Я думал, что покончил со всеми религиями. Хануман подошел и стал прямо перед ним. – Даже с рингизмом? – С рингизмом в первую очередь. В нем для меня… больше нет радости. – Нет радости? Для тебя, великого воспоминателя? – В калла-церемонии нельзя обрести истинных воспоминаний. Она как яйцо талло, из которого высосали желток. – Поэтому мы от нее и отказались. – Поэтому ли, Хану? – Этим вечером церемония пройдет уже по-другому. – Да… еще одна церемония. Хануман вдруг вскинул глаза вверх, как будто заметив кинжал, подвешенный над его головой. – Если ты оставишь Путь, для тебя это будет трагедия. – Но я должен. – Ты уверен? – Да. – Когда ты успел принять это глупое решение? Данло не хотел говорить, но гордость во весь голос кричала ему, что правда благословенна и должна быть сказана. И он ответил: – Перед тем как прийти сюда, я не был уверен. Я еще не знал, как поступлю. – А теперь знаешь? – Да. – И что же Данло Дикий намерен делать дальше? – Хануман смотрел ему прямо в глаза, но взгляд при этом оставался отсутствующим. – Цефик хочет знать. Данло, прижимая ладонь к голове, сказал, что никогда больше не будет присутствовать на собраниях рингистов и каких-либо религиозных церемониях, но каждый вечер будет упражняться в мнемонике один, под руководством Томаса Рана. |