Онлайн книга «Экстр»
|
Возможно, она настраивала себя на шепоты и вибрации, слышные только ей. Казалось, что все ее существо трепещет в ожидании некоего великого события. Сейчас, когда она стояла на обдуваемых ветром дюнах совершенно нагая, вся обратившись в зрение, слух и ожидание, в ней чувствовалось что-то дикое, не ведающее жалости, что-то огромное и великолепное. Перед лицом этой сияющей красоты Данло испытал чувство, как будто он ступил за край мира и световой вихрь несет его через вселенную. – Мои сны, – сказала она. – Откуда они? – Я тоже об этом думал. – Когда я переживаю во сне чью-то другую жизнь, полную света кровавых лун и блеска ножей, откуда приходит ко мне эта память? – Возможно, Твердь впечатала тебе и ее тоже. Сновиденную память. – Сновиденную? – переспросила она, не поняв этого.мнемонического термина. – Да. Это целая гора памяти, понимаешь? Большей частью она остается бессознательной, но во время сна иногда поднимается в область сознательного, как вершина айсберга над морем. – Но если это искусственная память, почему же я переживаю ее заново? – Н-не знаю. – Я думаю, это больше, чем искусственная память, Данло. Думаю, что мои сны – нечто большее, чем просто сны. – Что же это? Она устремила на него пристальный, дикий взгляд. – Красные луны – это, конечно, Кваллар. Твердь до того, как стать богиней, родилась на Квалларе. Ты знаешь, что она была воином-поэтом. Единственным воином-поэтом женского пола. Данло, взглянув на свой блестящий корабль, в тысячный раз подумал о связи Тверди с воинами-поэтами; Возможно, Она убила Малаклипса только за то; что он имел при себе нож и носил два красных кольца… – Ты думаешь, что Она впечатала тебе собственную память? – спросил он. – Не только. Данло вспомнились Тамарины ночные прогулки и то, как она вооружалась на случай встречи с тигром. – Ее душа, – сказал он. – Думаешь, Она создала тебя с такой же, как у Нее, душой? – Не только. – Скажи тогда сама. – Я слышу Ее мысли. Вижу Ее сны. – Ветер пролетел над океаном, и она умолкла, а потом добавила: – Чувствую Ее боль. – Телепатия? – Нет, не только это. – Ты уверена? Ты уже не первый человек, с которым Твердь говорит таким образом. – Я не сказала, что Она говорит со мной. – Нет? Откуда же тогда приходят Ее слова, которые ты слышишь в себе? – Как я могу это знать? Разве я знаю, откуда приходит ветер и куда он уходит? – Но твое сознание само по себе… – Такие вещи нельзя понять путем простого анализа. – Она смотрела на него все тем же взглядом, пристальным и глубоким. – Ты хочешь знать, откуда берется мое сознание – вырабатывается оно атомами моего мозга или струится из планеты, на которой мы стоим? А может быть, я получаю его от мозголун Тверди? Вряд ли ты найдешь на это ответ. Задумайся лучше, откуда берется твое собственное знание. – Да, это так, но… – Эти мысли зарождаются у меня в уме одновременно с движением моих губ. И складываются в слова. Это мои слова, Данло. Она мне ничего не говорит. Он подумал немного и сказал, настаивая на своем: – Было бы только естественно, если бы Она с тобой говорила, разве нет? Она создала тебя из элементов этого мира; в каком-то смысле ты – рожденное Ею дитя. Она все так же смотрела на него, и ее глаза казались ему темными, как межзвездное пространство, – но при этом, как ни странно, полными света. – Я не Ее дитя, Данло. – Как же ты тогда? – Ты сам сказал: я нечто иное. Нечто большее. – Тамара, ты… – Меня не так зовут. – Ее голос стал холодным и глубоким, как море. – Это имя не соответствует реальности. – Но кто же ты на самом деле? Кто? Она то ли случайно, то ли намеренно стояла спиной к солнцу, и оно окружало ее голову, как золотой нимб. Данло было трудно смотреть на нее. Стоя совершенно неподвижно и глядя на него, она сказала: – Я – это Она. Данло потряс головой и заслонился рукой от солнца. – Нет, Нет. – Я та, кого ты знаешь как Твердь. Глядя в ее темные бездонные глаза, Данло сказал: – Да, это правда. В каком-то смысле я знал это с того самого момента, как впервые увидел тебя. Но мне и теперь трудно в это поверить. – Она и я – одно. Во мне нет ничего, что не было бы частью Ее, а в Ней нет ничего, что было бы мне неизвестно. – Но зачем? Да, понимаю – испытание. Любовь, которая почти осуществилась. Наша жизнь с тобой. Если ты – если Твердь – хотела просто испытать меня, почему Ей было не создать Тамару, которая не разделяла бы Ее сознание? Она могла бы создать любую женщину – любую женщину в виде Тамары – и просто читать ее мысли. Так ведь легче, разве нет? Она закрыла глаза. Казалось, что она ищет и не находит ответа, который удовлетворил бы его. Глядя на ее прекрасное, полное сочувствия лицо, Данло не мог поверить, что она – нечто иное, чем человек. – Любое Ее дитя должно было иметь одну с Ней душу, – заговорила наконец она. – Только так могла Она достигнуть своей цели. Именно по этой причине во мне помещаются Ее память и Ее разум. Иначе мой опыт и мое восприятие реальности были бы Ей столь же чужды, как восприятие любого другого человека. – Какова же Ее цель? Что Она надеялась узнать через тебя такого, чего не могла узнать по-другому? Она крепко, до боли, стиснула его руки. – Твердь хотела узнать, кто на самом деле ты. Нам нужно было это знать. Ее ответ изумил Данло. – Но зачем Ей все это? – почти выкрикнул он. – Она уже читала мои мысли – могла бы продолжать в том же духе. – Знание приходит разными путями, Данло. – Но зачем же именно так? – Он высвободил руки и потрогал ее лоб, ее лицо, золото ее волос, нагой изгиб ее плеча. – Почему ты?! В ответ она провела пальцем по шраму у него на лбу и сказала: – Я рождена, чтобы трогать и осязать. Выйдя из бассейна, я поняла, что должна потрогать весь этот мир. Снова пройтись по земле нагая, как новорожденное дитя, ощутить песок под ногами, а на языке – морскую соль. Трогать, пробовать, ощущать, пользоваться всеми своими чувствами. Чувствовать, двигаться, стать такой, какая я есть. Жить, Данло. Жить и любить и опять жить. Разве может кто-нибудь насытиться жизнью? Или любовью? Мне всегда было нужно много любви, очень много. Хочется любить так, что умереть можно, и при этом знаешь, что ни за что не умрешь, потому что тогда не будет ни любви, ни всего остального. А любовь – это все, ты сам знаешь. Трогать мир, как это делают любовники, и видеть, как все пробуждается, хотя это причиняет почти невыносимую боль. Но не ты ли однажды сказал мне, что жизнь познается через боль? |