Онлайн книга «Экстр»
|
Как ее много, боли, правда? Одна боль внутри другой, и так без конца. Но ведь она не имеет значения, верно? Мне кажется, я могу вытерпеть любую боль, только бы жить и участвовать в этом чудесном пробуждении. Я бы все вынесла, лишь бы прикоснуться к твоему прекрасному лицу и почувствовать, что такое любить и быть любимой. Я готова гореть вечно, лишь бы твои глаза соприкоснулись с моими так, как я помню. Вот для чего я пришла в мир. Я коснулась бы самого солнца, если бы оно любило меня так, как любил прежде ты. Куртизанки говорят, что проще любви нет ничего во вселенной. Был момент, когда она, нагая и вся золотая под утренним солнцем, прижала ладонь к щеке Данло, словно хотела удержать слезы, обжигающие ему глаза. Был момент, в который он никоим образом не мог полюбить ее так, как хотела она, – а в следующий момент Данло уже падал, погружаясь в любовь столь же неотвратимо, как камень в середину звезды. – Испытание продолжается, да? – попытавшись улыбнуться, спросил он. – Значит, в этом оно и состоит? Проверить, сколько боли я способен вынести? “Через боль человек сознает жизнь”. Вслед за этой старой мудростью Данло явилась новая: “Боль – это полнота любви”. Она поцеловала его в губы и сказала: – Испытания окончены. Это награда. – Награда?! – Ты можешь полюбить снова, если позволишь себе это сделать. – Это способ, которым ты хочешь взять меня в плен, не погубив мою душу? – Мы могли бы любить друг друга почти вечно. – Нет, нет. Прошу тебя. – Мы могли бы пожениться. Здесь, на этом берегу, под этим прекрасным солнцем, мы могли бы заключить брачный союз на тысячу лет. Разве не этого ты всегда хотел? – Жениться – да. Но жениться сейчас, на тебе – как можно! – Отчего же нельзя? – улыбнулась она. – Мы поженимся, и у нас будут дети. – Тамара, Тамара, я… – Новая раса. Первые люди в настоящем смысле этого слова. Мы научим их быть людьми – и чем-то больше людей. – Дети, – задумчиво повторил Данло. – Наши благословенные дети. – Когда-нибудь у нас будут миллионы детей и внуков. Мы заселим своими потомками целый мир. – Я всегда мечтал иметь детей. Ты знаешь. – А еще ты мечтал о мире, где нет войн и зла. О мире, живущем в первозданной гармонии и красоте, которую ты когда-то называл халлой. – Я всегда думал… возможно ли осуществить такую мечту. – Целый мир, Данло. Мы можем сделать его, каким захотим. – Целый мир… Данло посмотрел на восток, где ярко зеленел лес. Там росли цветы, водились красивые птицы и тигры. Он был почти совершенен, этот девственный лес. Ни один человек еще не входил туда. Эти деревья – могучие сосны, ели и лиственницы – не знали прикосновения человеческих глаз, кроме глаз самого Данло. Может быть, они только и ждут, чтобы он населил лес своими детьми? Тоскуют по любви существ, которые будут поклоняться им, как богам? Нет. Деревья – это только деревья. Весь день они ведут под солнцем свой малоподвижный танец, и миллионы их длинных игл сверкают в изумрудном экстазе. Они осознают фотоны, влагу и, быть может, выдыхаемый им углекислый газ, но до его страстей и планов им дела нет. – Я думал, что в награду за успех ты ответишь на три моих вопроса, – сказал он, с улыбкой повернувшись к терпеливо ждущей Тамаре. – Выбирай – либо ответы, либо я. – Одно из двух? – Да. Выбор за тобой. Смотреть на нее было больно, но он не мог не смотреть. – Разве такой выбор возможен? – Что же в нем невозможного? – Как это возможно, что ты… ставишь меня перед таким выбором? – О, Данло, Данло – я предлагаю тебе себя и целый мир. Из чего тут выбирать? Целый мир… Данло посмотрел на юг, туда, где колебалась под ветром трава на дюнах. Паук, должно быть, сплел в ней свою паутину, потому что там сверкал и переливался от утренней росы ажурный шар. По песку скакали птицы песчаники, ближе к воде скользили в воздухе чайки и поморники. Весь берег кипел жизнью, и для Данло было тайной, как можно променять возможность гулять по этому берегу до конца своих дней на каких-то три вопроса. – Если я все-таки останусь здесь, – сказал он, – как долго мы сможем пробыть вместе, прежде чем нас уничтожат? Ты сама говорила, что атаки Кремниевого Бога сосредоточены на этой планете. – Ты думаешь, я позволю Ему уничтожить то, что я создала? – с холодной безжалостной улыбкой осведомилась Тамара. – Думаешь, я позволю Ему причинить вред моим детям? – Я помню: ты хочешь первая уничтожить Его. – Да, хочу, но этого мира наши битвы не коснутся, обещаю тебе. Ты даже знать ничего не будешь о нашей с Ним войне. – Я буду жить в безопасности под этим чудесным небом, предоставляя богам сотрясать пространство-время и крушить звезды? – Разве это так ужасно – пожить немного в безопасности? Данло поддел ногой песок. – Я должен оставаться в безопасности, чтобы вспоминать Старшую Эдду, да? Вспоминать, как можно победить Кремниевого Бога? – Разве это так ужасно – вспоминать? – Да. Всякая война ужасна. – Ты воевать не будешь, Данло. – Кто же тогда? Ты? – И я, и не я. Не забывай, что “я” у меня много. Воевать будет Она. В некоторых своих аспектах Она страшная богиня и любит войну. Данло помолчал, копая песок носком мокрого сапога, и спросил: – А ты что любишь? – Любовь. – Она обняла его, прильнула к нему головой и прошептала ему на ухо: – Небо, деревья и ветер. Тебя. Он водил пальцами по ее гладкой мускулистой спине, обнимал ее крепко, почти яростно, и чувствовал, как это хорошо. От ее волос пахло солью и солнцем – этого чистого запаха он не забудет уже никогда, даже если и покинет этот мир. Но сейчас, когда он обнимал ее, и ее сердце билось так близко от его сердца, и дыхание ее жизни овевало его ухо, он не представлял себе, как сможет расстаться с ней. Он смотрел через ее плечо на север, где до самого неба вздымались горы. Как хорошо было бы обнимать ее под этими туманными горами вечно – пока они стоят, эти горы, пока дожди и ветра лет так через миллион не превратят их в песок и не смоют в море. Целый мир. Внезапно он разомкнул объятия и повернулся на запад, в сторону моря. День, ясный и холодный, предвещал зиму. За прибрежными скалами летела в теплые края стая перелетных крачек. А еще дальше, почти на горизонте, скользил в вышине по ветру одинокий альбатрос. Океан катил свои волны, как всегда, и Данло слышал шум его холодных, глубоких, синих вод. С моря надвигался осенний шторм, венчая волны белыми гребнями. Весь мир под низким утренним солнцем лучился светом. Перед лицом этой невозможной красоты Данло был очень близок к тому, чтобы жениться на Тамаре и остаться здесь навсегда. |