Онлайн книга «Когда боги спят»
|
— Здесь будет жить Крюков? — Будет. Согласно закону области. — Я не уйду отсюда. Никуда не уйду! Здесь все связано с памятью о Саше. И меня никто не выгонит! — Выселят через суд, со скандалом и треском. — И ты ничего не сделаешь? — Не сделаю. — Зубатый, я тебя ненавижу! — От ненависти до любви один шаг… — И пожалуйста, в моем присутствии никогда не говори плохо о Лизе Кукшинской, — вдруг потребовала жена. — Она единственная одаренная девушка в студии. И это первым заметил Саша. Мне это дорого, понимаешь? Даже если я больше не выйду на работу… Даже если с тобой разойдусь, Лизу все равно не оставлю. Пусть рожает, буду тянуть, пока жива. Да, буду! Саша завещал ее мне, вручил ее судьбу. И судьбу своего ребенка… Она достойна любви и заботы, ты просто не знаешь Лизу… — Потому что слышу о ней впервые! — А сам виноват! Никогда не интересовался моей жизнью, жизнью наших детей. Это было давнее и стандартное обвинение, на которое Зубатый уже не реагировал. — Как ты думаешь, откуда у этой детдомовской девицы, у этой бедной Лизы такие наряды, автомобиль? — миролюбиво спросил он. — Она самостоятельный человек, днем подрабатывает в детских садах, вечерами играет в массовках, а ночами моет полы в театре. И это на пятом месяце беременности!.. Потому что думает о будущем. А потом, она должна выглядеть, что очень важно для актрисы! — Напряженный рабочий день… А сколько стоит подержанная иномарка, знаешь? — Знать не хочу. — И правильно, лучше не знать и не разочаровываться. — Анатолий, ты не имеешь права осуждать ее! Никому не позволю делать это ради памяти Саши! Она хлопнула дверью, поставив тем самым банальную, но выразительную сценическую точку. Зубатый выпил рюмку коньяка, посидел немного, глядя в одну точку и ощутил легкий толчок сонливости, хотя шел лишь девятый час вечера. Кажется, и у него начинают срабатывать предохранители: повалиться бы сейчас на диван и уснуть недели на две… Сотовый телефон остался в кармане пиджака, в шкафу, поэтому он не сразу понял, откуда доносится тихий, журчащий звук, и пока доставал трубку, звонить перестали. Однако через несколько минут трубка заверещала снова, и Зубатый услышал незнакомый мужской голос. — Анатолий Алексеевич, простите за поздний звонок, но нам необходимо встретиться. — Кто говорит? — спросил он. — Не хотел бы называть имени по телефону. — отозвался незнакомец. — Могу сказать одно: ваш номер мобильного получил от Снегурки около часа назад. Это звучало, как пароль. — Почему сама не позвонила? — Возможно, еще позвонит. Сейчас она на вечерней службе. Встретиться договорились через сорок минут на дальней и малолюдной Сенной улице, и потому Зубатый сразу же вызвал машину. Уже на пороге из глубин дома возникла Катя и отыграла испуг, боль и безысходное одиночество. — Ты куда? Не отпущу! Мне так страшно одной! Сейчас буду звонить Маше, а вдруг она не проснулась? Я умру! — Скоро буду, — как всегда обронил он. — У тебя нет сердца. У тебя!.. нет!.. сердца! Она была хорошей ученицей Ал. Михайлова, умела забивать гвозди в сознание зрителя: всю дорогу последние слова Кати звучали в ушах и хотелось вернуться, утешить ее, взять на руки, пожалеть, как маленького, плачущего и уже — чужого ребенка. На Сенной возле аптеки маячила одинокая фигура мужчины, который увидев джип, оживился — знал машину губернатора. Прежде чем забраться в салон, незнакомец встал перед распахнутой дверцей и представился: — Кремнин, Сергей Витальевич, врач-психиатр. Простите, что так поздно… — Ничего, садитесь. Внешне он напоминал поэта-декадента двадцатых годов: потрепанный, мятый плащ, длинный шарф, намотанный в несколько оборотов, шляпа с обвисшими полями, длинные волосы и тяжеловатые, малоподвижные глаза на бледном, без возраста, лице. — Откуда вы знаете Морозову? — Иногда встречаемся в храме… — Понятно. Чем обязан? — Со слов Зои Павловны мне известно, что вас интересует один наш пациент, — заговорил он, будто милицейский протокол писал. — К сожалению, его подлинную фамилию установить не удалось, впрочем, как и другие данные. Мы проверяем всех безымянных больных, которые к нам попадают. Через МВД и службу розыска устанавливаем личность, чтобы отыскать родственников. Душевнобольные часто уходят из дома, особенно в сумеречном состоянии. Или теряют память, а их долго разыскивают… Понимаете, да? Но в данном случае ничего не вышло. Старца никто никогда не искал, и он, собственно, не терялся, а возник в нашем городе неизвестно откуда… — Сам он как-то себя называл? — перебил Зубатый. Кремнин засмущался, дернул плечами. — Мы вынуждены относиться к заявлениям пациентов соответственно. Сейчас чаще всего к нам попадают Сталины, Горбачевы, Ельцины или их побочные дети. Наполенов совсем не стало… — Сергей Витальевич, а кто был старец? — Назвался вашим прадедом… — Это я слышал, а фамилия? — Зубатый, Василий Федорович… Но это нельзя принимать на веру! — Почему? — спросил Зубатый, мысленно повторяя услышанное имя и как бы прислушиваясь к его звучанию. — Ну, у нас есть своеобразный способ определения, методика, — замялся Кремнин. — Если человек называет имя и фамилию, но не в состоянии рассказать свою историю, объяснить происхождение, вспомнить родителей, год и место своего рождения… Чаще всего такое имя оказывается вымышленным. Они ведь живут в особом мире фантазий, грез, видений… — И что, старец ничего этого рассказать не смог? — Не смог или не захотел, — задумчиво проговорил врач. — Но моего деда действительно звали Николай Васильевич Зубатый! — Да, я знаю. И в сорок втором его убили под Ленинградом, когда вашему отцу было семь лет. — А это откуда вам известно? — искренне изумился Зубатый. — Извините, но я серьезно занимался этим вопросом, наводил справки, — смущенно объяснил врач. — И родом ваш дед из беспризорников, верно? Поэтому когда записывали, мог напутать. Известно точно, что ваш дед Николай Васильевич не знал места рождения, и ему в соответствующей графе записали адрес детской колонии — Соринская Пустынь. Так часто делали. Но даже если он правильно назвал имя, беда в том, что о вашем прадеде в архивах никаких сведений не сохранилось. Видимо, церковные документы утрачены… |