Книга О, я от призраков больна, страница 56 – Алан Брэдли

— Но разве не слишком рано? — спросила Фели, заговорив впервые. — Разве вы не можете остаться ненадолго? Я даже не успела посмотреть на ребенка со всеми этими делами.

Говоря это, она нахмурила брови в мой адрес.

— Вы слишком добры, — ответила Ниалла, переводя взгляд с лица на лицо. — Было так мило снова вас всех увидеть, и Дитера тоже, но Бан свела меня кое с кем, кто работает над новой киноадаптацией «Рождественской песни». О, пожалуйста, не делай такое лицо, Дафна, эта работа позволит нам прокормиться, пока не подвернется что-нибудь настоящее.

Отец пошаркал ногами и осторожно взглянул из-под бровей.

— Я сказал мисс Гилфойл, что мы будем рады принимать ее в гостях, сколько и когда она захочет, но…

— …но ей надо ехать, — жизнерадостно договорила Ниалла, улыбаясь ребенку, которого держала на руках, и стряхивая что-то невидимое с его подбородка.

— Он похож на Рекса Харрисона, — заметила я. — Особенно лбом.

Ниалла мило покраснела, бросив взгляд на викария, будто в поисках поддержки.

— Надеюсь, он унаследовал мозги отца, — сказала она, — а не мои.

Повисло долгое неудобное молчание из тех, во время которых ты честно молишься, чтобы никто не зашумел.

— А, полковник де Люс, вот вы где, — раздался всемирно известный голос, и явился Десмонд Дункан походкой столь отточенной и рассчитанной на внимание, какую он когда-либо демонстрировал перед камерой или на подмостках Вест-Энда. — Доггер сказал мне, что я найду вас здесь. Я ждал удобного случая сообщить вам выдающуюся новость.

В руке он держал экземпляр «Ромео и Джульетты», ранее взятый в библиотеке.

— «Прекрасны ноги тех, кто приносит добрые новости» — как-то так говорил апостол Павел, цитируя Исаию, но, вероятно, имея в виду себя, в письме римлянам, — сказал викарий, ни к кому не обращаясь.

Все посмотрели на туфли Десмонда Дункана, купленные на Бонд-стрит, но, осознав свою ошибку, внимательно уставились на потолок.

— Этот довольно непритязательный томик, найденный в вашей библиотеке, если я не ошибаюсь, — первое кварто Шекспира. Его ценность неоспорима, и я был бы повинен в жестоком прегрешении, если бы сделал вид, что это не так.

Он внимательно рассмотрел обложку, снял очки, бросил взгляд на отца, снова нацепил очки и открыл книгу на титульной странице.

— Джон Дантер, — медленно и благоговейно прошептал он, протягивая книгу так, чтобы все видели.

— Прошу прощения, сэр? — переспросил отец.

Десмонд Дункан сделал глубокий вдох.

— Готов поклясться, полковник де Люс, что вы владеете первым кварто «Ромео и Джульетты». Напечатанным в 1597 году Джоном Дантером. К сожалению, на ней имеется современная подпись. Но, возможно, ее смогут удалить профессионалы.

— Сколько? — резко спросила тетушка Фелисити. — Должно быть, она должна стоить немало.

— Сколько? — Десмонд Дункан улыбнулся. — Целое состояние, вероятно. Могу сказать вам, что если сейчас выставить ее на аукцион… миллион, пожалуй. Это то, что известно как «плохое кварто», — продолжил он, едва сдерживая возбуждение. — Текст в некоторых местах несколько отличается от того, который мы привыкли слышать в постановках. Считается, что он воспроизведен по памяти со слов актеров Шекспира. Отсюда неточности.

Как будто в трансе, Даффи медленно кралась вперед, протягивая руку к книге.

— Вы говорите, — спросила она, — что сам Шекспир мог держать эту самую книгу в руках?

— Вполне вероятно, — ответил Десмонд Дункан. — Это должен определить эксперт. Взгляните: здесь везде есть следы, нацарапанные чернилами, судя по виду, очень старыми. Кто-то явно делал пометки.

Пальцы Даффи, находившиеся не более чем в дюйме от книги, внезапно отдернулись, как будто она обожглась огнем.

— Я не могу! — заявила она. — Просто не могу.

Отец, стоявший неподвижно, теперь механически потянулся к книге с лицом, застывшим, как церковная кочерга.

Но Десмонд Дункан не договорил.

— Являясь частью открытия или, по крайней мере, идентификации столь великого сокровища, я хотел бы думать, что имею некоторое преимущество, когда и если вы решите…

В гостиной воцарилась тишина, когда отец забрал книгу из рук актера и медленно начал переворачивать страницы. Он пролистал весь кварто, как обычно люди делают с книгой, с конца к началу. Добрался до титульной страницы, и теперь она лежала перед ним открытая.

— Как я сказал, эта современная порча может быть легко устранена экспертом, — продолжил Десмонд Дункан. — Полагаю, в Британской библиотеке работают специалисты по реставрации, которые смогут стереть эти несчастные помарки без следа. Я вполне уверен, что, когда все свершится, вы будете довольны результатом.

С ничего не выдающим лицом отец разглядывал монограмму — инициалы свои и Харриет.

Его палец медленно скользнул по поверхности бумаги, наконец замер на красных и черных инициалах и осторожно обвел их — Харриет, потом свои, переплетенные крестом.

Словно по радио, я читала мысли, пролетающие у него в голове. Он вспоминал день — тот самый момент, когда были начертаны эти инициалы, красными чернилами — Харриет, черными — его.

Возможно, они были написаны, когда они вдвоем сидели летом у залитого солнцем окна? Или укрывшись в оранжерее, пока внезапный летний дождь лил снаружи по стеклу, отбрасывая слабые водянистые тени на юные задумчивые лица?

Двадцать лет тенью промелькнули по лицу отца, невидимые никому, кроме меня.

А теперь он подумал о Букшоу. Шекспировское кварто, проданное на аукционе, принесет достаточно, чтобы расплатиться с долгами и с толикой благоразумного инвестирования позволит нам жить скромно, но в комфорте так долго, сколько потребуется, и — с Божьей помощью — останется даже несколько лишних фунтов время от времени побаловать себя листом марок Пенни Блэк.

Я читала по его лицу.

Он закрыл книгу и окинул взглядом всех нас, одного за другим… Даффи… Фели… викария… Доггера, только что вошедшего в комнату… тетушку Фелисити… Ниаллу… и меня, как будто мог найти на наших лицах инструкции, как поступить.

А потом, довольно спокойно, он произнес, ни к кому из нас не обращаясь:

Нередко люди в свой последний час

Бывают веселы. Зовут сиделки

Веселье это «молнией пред смертью»,

Ужели это «молния» моя? —

О ты, любовь моя, моя супруга?

Смерть выпила мед твоего дыханья,

Но красотой твоей не овладела.

У Даффи перехватило дыхание. Фели побледнела как смерть, приоткрыв глаза и не сводя их с лица отца. Я узнала слова, которые Ромео говорил в склепе Джульетты.

Отец продолжал все тише и тише, сжимая кварто в руках: