Книга Земля Серебряных Яблок, страница 4 – Нэнси Фармер

Я — идиот, думал про себя Джек, с трудом пробираясь назад. Он вообще-то надеялся отвести Барда в сторонку и рассказать ему про ожерелье Люси, но при виде маленькой Пеги, которая ковыляла к двери, его словно ударило. Когда-то и он был рабом — и отлично знал, каково быть целиком и полностью во власти других.

Расскажу Барду про ожерелье, когда вернусь, решил Джек. Известно, что огонь должно зажечь без кремня и железа, которыми пользовались обычно. Металл — он на службе у смерти, или, как говорил Бард, Нежити. А сегодня Нежить — на вершине могущества. Если она осквернит новый огонь, обряд ни к чему не приведет.

— Торопись! — крикнул вождь, едва Джек протиснулся в дверь.

В середине зала деревянный брус лежал в пазу второго такого же, образуя гигантский крест. Несколько мужчин удерживали на месте нижний брус, а еще несколько взялись за концы верхнего — чтобы толкать его взад-вперед. Тереть две палочки, чтобы добыть огонь, и то непросто, а тут не палочки, а скорее целые бревна!

Люси уже сняла шерстяной плащ, чтобы похвастаться прелестным белым платьицем и крашенным пыльцою поясом материнской работы. Роскошные золотые волосы сияли в тусклом свете. В руке девочка держала одну из свечей.

Ожерелье Джек не увидел. Слава богу! Должно быть, мать забрала, предположил он, но тут под воротом платья что-то блеснуло. Люси спрятала украшение от чужих глаз.

— Начали! — крикнул Бард.

Кто-то выхватил у Джека фонарь и задул его. Вождь выплеснул в очаг ведро воды. Угли зашипели, затрещали, повалил пар. Джек чувствовал, как тепло уходит, а из-под двери, прямо по ногам, тянет холодом. В зале воцарилась непроглядная тьма.

Надо что-то делать, лихорадочно думал он. Не орать же про ожерелье через весь зал! Отец здорово разозлится, а все, кто здесь есть, рассердятся на отца. Чего доброго, драка завяжется. А свара испортит обряд не хуже металла. Может, серебро — это не страшно? Из серебра оружие не делают, сказал себе Джек, хотя на самом-то деле знал, что неправ. Осквернить металл способно любое зло. Ожерелье некогда носила Фрит Полутролльша, а твари гнуснее в целом свете не сыщешь.

Шух-шух-шух, слышалось в темноте: бревно елозило по бревну. Когда одна команда устанет, ее заменит следующая. Бард сказал, иногда на то, чтобы добыть пламя, уходит не один час. Шуршащий звук не умолкал: брус все ходил и ходил туда-сюда; но вот Джеку послышалось, как кто-то упал.

— Меняйтесь! — приказал Бард.

— Ну наконец-то! — простонал кто-то.

Люди наталкивались друг на друга в темноте; Джон Стрельник громко жаловался, что в ладонях у него больше заноз, чем в бревне. Снова послышалось «шух-шух-шух», и Джек почуял запах смолы. Мальчуган понял: дерево разогревается.

— Быстрее! — взревел вождь.

«Если подобраться к Люси поближе, то можно сдернуть ожерелье, не затевая драки», — подумал Джек.

Но, пробираясь через зал, мальчуган оказался в опасной близости от участников обряда. Чей-то локоть ударил его в живот: у Джека аж дыхание перехватило.

— Извиняй, кто б ты ни был, — буркнул невольный обидчик.

— Ты на моей ноге стоишь, — проворчал кто-то.

Джек, держась за живот, заковылял прочь, сам не зная куда. Правильное направление он потерял.

— Люси! — позвал он.

— Джек? — откликнулась девочка.

Ох, звезды мои! Она в противоположном конце зала! Он все напутал! Джек стал пробираться обратно и снова налетел на участников обряда.

— Прости, — буркнул кто-то.

Кажется, на сей раз Джек заполучил синяк под глазом.

— Меняйтесь! — выкрикнул Бард.

Запахло дымком; мужчины воодушевились — их уже не надо было подгонять. Вспыхнула искра, еще одна, и еще. Дерево тлело; чьи-то руки покрошили сухих грибов, что всеми использовались как трут. Заплясало пламя.

— Ураааа! — возликовали все.

Вождь пригоршнями кидал в огонь солому, по стенам плясали тени. Люси скользнула вперед и зажгла свечу.

— Стой! — взревел Бард.

Люси вздрогнула — и выронила свечу на пол.

— Это еще что такое? — закричал старик.

Бард нечасто являл свою истинную власть, и вот сейчас такой миг настал. Не приходилось удивляться, что скандинавы прозвали его Драконьим Языком и старались с ним не ссориться.

— На тебе металл! — промолвил Бард и рывком вытащил ожерелье на свет.

Люси пронзительно завизжала.

— Не обижай ее! — запротестовал отец.

— А ты, Джайлз, отлично знал про ожерелье, — упрекнул старик.

— Это в честь святой Луции, — оправдывался Джайлз.

— Не болтай ерунды! Она раскапризничалась, а ты ей уступил. Слабак и непроходимый глупец! Не ты ли должен наставлять девочку? Она же еще ребенок. Ты подверг опасности всю деревню!

Джайлз Хромоног отпрянул; сердце Джека сжалось от сочувствия к отцу, пусть тот и неправ. Над толпой мужчин поднялся глухой ропот.

— А мы-то надрывались! — заворчал кузнец.

— У меня все ладони в занозах — и чего ради? — возмутился Джон Стрельник.

Люси расплакалась и уткнулась лицом в материнскую юбку.

— Не надо спорить, — твердо объявил Бард. — Жизненной силе гнев не угоден — ни мой, ни чей бы то ни было. Мы трудились в едином порыве, вложили в обряд всю душу — и возможно, зло не пошло дальше этого ребенка.

Отец потрясенно вскинул глаза. Джек тоже оторопел: он-то думал только о том, что «огонь бедствия», чего доброго, осквернен; ему и в голову не приходило, что пострадает сама Люси.

— Нам нужна другая девочка — чтобы передать пламя всей деревне, — промолвил Бард.

— У пекаря есть дочка, а у вдовы кожевника целых две, — перечислял вождь. — Но за ними еще сходить надо.

— Нужды нет. Найдем и поближе, — мягко проговорил брат Айден. До сих пор монашек не принимал участия в происходящем: в конце концов, обряд-то — языческий. — У нас есть Пега.

— Пега? — удивился вождь. — Она всего-навсего рабыня!

— К несчастью. Она — добрая девочка с любящим сердцем.

— Она такая… такая…

— Уродина, — докончил кузнец, отец двух взрослых красавиц дочерей.

— Снаружи, но не внутри, — тихо промолвил брат Айден.

— Он прав, — кивнул Бард. — Судьба Пеге выпала нелегкая, однако жизненная сила сияет в ней ярким светом. Иди сюда, милая, — позвал он, протягивая руку перепуганной девчушке, которую вытолкнули вперед. — Нынче ночью ты спасешь деревню.

— А как же я? — зарыдала Люси, по-прежнему цепляясь за материнскую юбку. — Это я, я должна быть святой Луцией!

— Тише! — одернула ее мать и попыталась обнять и привлечь к себе.