Книга Сальватор. Том 1, страница 134 – Александр Дюма

имела столь же мирный вид, насколько привлекательным было ее название.

Помимо того что ее короткие мачты были длиннее обыкновенного (это делало ее похожей на корабли, выходящие с верфей Нью-Йорка или Бостона), а в трюмах она везла не индиго или кошениль, а то, что на негритянском жаргоне зовется «черным деревом», в остальном она ничем не выдавала своей порывистой походки и неуживчивого характера.

Более того, ее пушки, тщательно спрятанные в твиндеке, без разрешения хозяина и носа не посмели бы высунуть в порты. Да и сами порты были накрыты огромным куском старого паруса, выкрашенным в тот же цвет, что и подводная часть судна.

Правда, во время сражения матросы сдергивали парус, словно театральную декорацию, по первому свисту, открывая взору ярко-красную полосу пушечных портов, в которую пушки, торопясь глотнуть свежего воздуха, сладострастно вытягивали свои бронзовые шеи. И так как одному капитану Пьеру Эрбелю пришла в голову эта веселая мысль, англичанин не знал, что имеет дело с человеком, который сам не станет просить пощады, но и другого не помилует.

Итак, Эрбель и его экипаж стали ждать, как поведет себя английское судно.

Англичане подняли все паруса вплоть до лиселей, похоже было, что они натянули все до единого лоскута, бывшие у них на борту.

– Ну, теперь можно о нем забыть, – заметил капитан Эрбель. – Берусь довести его отсюда в Сен-Мало, так что ему не удастся сократить между нами расстояние ни на пядь. Догонит он нас только когда нам заблагорассудится его подождать

– А почему бы не подождать его прямо сейчас, капитан, – предложили трое или четверо нетерпеливых матросов

– Это ваше дело, ребятки. Если вы меня хорошенько попросите, я не смогу вам отказать.

– Смерть англичанину! Да здравствует Франция! – прокричали как один все матросы.

– Ну что ж, дети мои, англичанина слопаем на десерт, – предложил капитан Эрбель – А пока давайте обедать. Учитывая, что случай у нас торжественный, каждый получит двойную порцию вина и по стаканчику рома Слышишь, кок?

Четверть часа спустя все сидели за столом и ели с таким аппетитом, словно для большинства из них эта трапеза должна была оказаться последней, как для царя Леонида.

Обед был превосходным. Он напомнил парижанину счастливейшие часы его детства, и от имени всех собравшихся, а также с разрешения капитана он попросил своего товарища, матроса Пьера Берто по прозвищу Монтобанн-Верхолаз, спеть одну из любимых всеми моряками песен, которую он так хорошо исполнял, как среди людей сухопутных народная песня «Дела пойдут на лад», эта моряцкая песня была чем-то средним между Марсельезой и «Карманьолой».

Пьер Берто по прозвищу Монтобанн не заставил себя упрашивать и звонким, словно труба, голосом завел сумасшедшую и вместе с тем грозную песню, ни слов, ни мотива которой мы, к сожалению, не знаем.

Для пущей правдивости прибавим, что, как бы восторженно ни принимал экипаж в целом, а Парижанин в частности, его необычайное пение, все испытывали такое нетерпение и так расшумелись, что капитану Пьеру Эрбелю пришлось призвать своих людей к тишине, чтобы виртуоз смог допеть восьмой куплет.

Как помнят читатели, Пьер Берто был любимцем капитана, и тот не хотел, чтобы его грубо перебивали.

Благодаря вмешательству капитана Пьер Берто допел не только восьмой, но и девятый, а за ним и десятый куплет.

На этом песня кончалась.

– Это все, капитан, – доложил певец.

– Точно все? – спросил Пьер Эрбель.

– Абсолютно все!

– Да ты не стесняйся: если есть еще куплеты – валяй, у нас есть время! – предложил капитан.

– Нет, это вся песня.

Капитан огляделся по сторонам.

– А где Парижанин? – громко спросил он. – Эй, Парижанин!

– Я здесь, капитан, на своем посту: сижу на перекладине брам-стеньги И действительно, как только песня кончилась, Парижанин с обезьяньей проворностью снова занял место, которое называл своим постом.

– На чем мы остановились перед обедом, Парижанин? – спросил капитан – Как я имел честь вам докладывать, капитан, бриг очень похож на военное судно, от него за милю разит goddam'oм 36 .

– Что ты еще видишь?

– Ничего. Он от нас на прежнем расстоянии. Но если бы у меня была подзорная труба…

Капитан вложил собственную трубу юнге в руки и, дав ему пинка для скорости, напутствовал такими словами:

– Отнеси-ка это Парижанину, Щелкунчик!

Тот бросился вверх по вантам.

Если Парижанин поднимался с проворностью обезьяны, то Щелкунчик, надо отдать ему должное, взлетел вверх, как белка. Он добрался до наблюдателя и передал ему требуемый инструмент.

– Вы мне позволите побыть рядом с вами, сударь? – спросил юнга.

– А разве капитан запретил? – поинтересовался Парижанин.

– Нет, – сказал мальчик.

– Что не запрещено, то разрешено: оставайся.

Мальчик сел на рее, как грум – на крупе позади наездника.

– Ну что, теперь лучше видно? – спросил капитан.

– Да, теперь будто смотрю на него сверху.

– У него один или два ряда зубов?

– Один, но до чего ж сильна челюсть, черт возьми!

– И сколько зубов?

– Дьявол! На десяток больше, чем у нас.

Как помнят читатели, у «Прекрасной Терезы» имелось на вооружении двадцать четыре пушки да еще две на корме, итого – двадцать шесть штук. Но те, что располагались на корме, капитан называл своим сюрпризом, учитывая, что они были вдвое большего калибра, чем остальные орудия.

И котда с брига, вооруженного двадцатичетырехфунтовыми орудиями, внимательно осматривали «Прекрасную Терезу»

с левого и с правого борта и видели, что у нее лишь восемнадцатифунтовые пушки, бриг доверчиво пускался за ней в погоню. «Прекрасная Тереза» уходила от преследования, и так как капитан был опытным артиллеристом, он подпускал неприятельский бриг на расстояние выстрела своих носовых пушек, а потом затевал так называемую игру в кегли.

Пьер Берто был отменным наводчиком, только ему поручалось наводить две тридцатишестифунтовые пушки. Пока он наводил одну, другую в это время заряжали, и капитан Эрбель находил особенное удовольствие, наблюдая за тем, как из ютовых орудий ядра беспрерывно летели одно за другим в паруса или борт вражеского судна в зависимости от его собственного приказания: «Выше, Пьер!» или «Давай-ка пониже!»

– Вы слышите? – спросил капитан матросов.

– Что, капитан?

– Что сказал Парижанин.

– А что он сказал?

– У англичанина на десять зубов больше, чем у нас.