Онлайн книга «Могикане Парижа. Том 2»
|
— Если бы пословица «С глаз долой — из сердца вон» не была печальной истиной, — кокетливо проговорила маркиза, — вы освободили бы меня от необходимости продолжать: вы догадались бы, о какой услуге я пришла вас просить. — Маркиза! Эта пословица лжет, как и все пословицы, которые могли бы опорочить меня в ваших глазах. И хотя я был лишен удовольствия видеть вас со времени нашей последней размолвки по поводу графа Рапта… — По поводу нашего… — По поводу графа Рапта, — торопливо перебил ее генерал, — и размолвка у нас с вами произошла около трех месяцев назад. Однако я не забыл, что нынче у вас день рождения, и только что послал вам букет: вы найдете его у себя, когда вернетесь домой. Это сороковой букет, который вы получите от меня. — Сорок первый, генерал. — Сороковой; я слежу за датами, маркиза. — Давайте проверим! — О, как вам будет угодно! — Граф Рапт родился в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году… — Прошу прощения, это произошло в тысяча семьсот восемьдесят шестом. — Вы в этом уверены? — Еще бы, черт побери! Свой первый букет я отправил вам в год его рождения. — За год до его рождения, дорогой генерал. — Ну, знаете ли!.. — Никаких «знаете ли»! Именно так и обстоит дело. — Ну хорошо! Впрочем, я пришла не для того, чтобы говорить с вами о несчастном мальчике. — Несчастный мальчик? Прежде всего, он уже не ребенок: мужчина, которому сорок один год, далеко не мальчик… — Графу Рапту только сорок лет. — Сорок один! Я слежу за датами. И потом, не такой уж он несчастный, мне кажется: во-первых, вы выплачиваете ему что-то около двадцати пяти тысяч ливров ренты… — Ему следовало бы получать все пятьдесят, если бы не его отец, у которого каменное сердце! — Маркиза! Я незнаком с его отцом и ничего не могу вам на это ответить. — Вы незнакомы с его отцом?! — вскричала маркиза тоном Гермионы, которая вопрошает: Я не любила? Я? Ты смеешь молвить это? 3 — Не будем ссориться, маркиза! Говоря о графе Рапте, вы назвали его несчастным, а я вам ответил: «Не такой уж он несчастный! Во-первых, у него двадцать пять тысяч ливров ренты, которую вы ему выплачиваете…» — О-о, ему следовало бы получать не двадцать пять, а… — …пятьдесят, как вы уже сказали. Итак: двадцать пять тысяч ренты он получает от вас; жалованье полковника составляет четырнадцать тысяч франков; звание командора ордена Почетного легиона приносит ему две тысячи четыреста! Сложите-ка, прошу вас. Да прибавьте депутатские! Кроме того, поговаривают, что благодаря вашему влиянию на брата он вот-вот женится на одной из красивейших парижских наследниц, да еще возьмет в приданое два не то три миллиона. Аи да несчастный мальчик! Мне, напротив, кажется, что он, как сказано в поговорке, «счастлив, словно незаконнорожденный»! — Фи, генерал! — Да это же поговорка! Вы сами их употребляете, почему же я должен лишать себя этого удовольствия? — Вы недавно сказали, что все пословицы лгут. — Я говорил лишь о тех из них, что могли бы опорочить меня в ваших глазах… Однако, мне кажется, мы отклонились от темы, ведь вы сказали, что пришли просить меня об услуге. О какой услуге идет речь? — Вы не догадываетесь? — Нет, могу поклясться! — Угадайте, генерал! — Сожалею, маркиза, но мне ничего не приходит в голову. — Я пришла пригласить вас на бал, который даю завтра. — Вы даете бал? — Да. — В своем доме? — Нет, у брата. — Стало быть, бал дает ваш брат. — Это одно и то же. — Не совсем… так я, по крайней мере, полагаю. Ведь я послал сорок букетов не вашему брату, а именно вам. — Сорок один. — Не хочу спорить: одним букетом больше, одним меньше… — Вы придете? — На бал, который дает ваш брат? — Так вы придете? — Вы говорите это серьезно? — Я вас не понимаю. — Ваш брат называет меня старым монтаньяром за то, что я примыкаю к партии левых центристов и голосую против иезуитов! Удивляюсь, почему бы ему не называть меня заодно и цареубийцей!.. Интересно, чем он занимался в те времена, когда я точил волчки и мастерил бриги на Стренде? А делал он то же, что мой брат-шалопай: служил г-ну Бонапарту. Только мой братец-пират служил ему на море, а ваш — на суше, вот и вся разница! Итак, я повторяю свой вопрос: вы говорите серьезно, приглашая меня на бал? — Разумеется. — Равнина приглашает гору? — Равнина поступает как Магомет: если гора не идет к Магомету… — Да, да, знаю: Магомет идет к горе. Однако Магомет — честолюбец, который наделал много такого, чего не позволил бы себе честный человек. — Как, дорогой генерал?! Вы не хотите присутствовать на балу, где будет объявлено о помолвке моей племянницы Регины с нашим дорогим… — … с вашим дорогим сыном, маркиза… Итак, вы принесли мне оливковую ветвь? — Увитую миртом! Да, генерал! — Маркиза! По правде говоря, брак, который вы устраиваете, кажется мне несколько рискованным. Ведь вы не станете отрицать, что это ваших рук дело? — Чем же он рискованный? — Вашей племяннице всего семнадцать лет. — Ну и что? — Она слишком молода для человека, которому сорок один год. — Сорок. — Сорок один! Не говоря уже о том, дорогая маркиза, что в тысяча восемьсот восьмом или восемьсот девятом году ходили слухи о связи графа Рапта и госпожи княгини де Ламот-Удан. — Молчите, генерал! Не пристало людям нашего круга говорить друг о друге подобные гадости. — Нет, люди нашего круга позволяют себе подобные предположения лишь мысленно. Однако перед вами, маркиза, я размышляю вслух. И я не счел необходимым в разговоре с вами взвешивать каждое слово. Позвольте мне еще кое о чем с вами переговорить. — О чем же? — Я ни за что не поверю, что вы взяли на себя труд приехать с улицы Плюме на улицу Варенн с единственной надеждой завербовать на свой бал никудышнего танцора. — Почему же нет, генерал? |