
Онлайн книга «Могикане Парижа. Том 1»
— Благодарю вас, добрые господа, но ведь письмо у меня не к вам. — Это не имеет значения, — заметил Жюстен, — идемте, а завтра в любое время, дитя мое, вы отправитесь к брату своей кормилицы. Молодой человек протянул сиротке руку, чтобы помочь ей перепрыгнуть через канаву. Но девочка снова отказалась и отвечала, взглянув на луну — часы бедняков: — Скоро полночь. Через три часа рассветет. Не стоит из-за меня беспокоиться. — Уверяю вас, что вы не причиняете нам никакого беспокойства, — отозвался Жюстен, продолжая протягивать ей руку. — Кроме того, — прибавил учитель, — если вас заметит отряд жандармов, вы будете арестованы. — За что? — удивилась девочка с той детской логикой, что ставит порой в тупик самых искушенных юристов. — Я никому не сделала ничего дурного! — Вас арестуют, дитя мое, — продолжал Жюстен, — потому что придумают, будто вы из тех скверных маленьких детей, которых называют бродяжками и арестовывают по ночам… Идемте же! Но Жюстену и не нужно было говорить: «Идемте же!» Едва услышав слово «бродяжка», девочка перескочила через ров и, умоляюще сложив руки, с испуганным видом обратилась к двум друзьям: — Возьмите меня с собой, добрые господа, возьмите меня с собой! — Разумеется, милое дитя, мы вас возьмем, — поспешил успокоить ее старик. — Конечно же мы вас возьмем. — Хорошо, хорошо, — подтвердил Жюстен. — Идемте скорее. Я отведу вас к своей матери и сестре. Они очень добрые: накормят вас ужином и уложат в теплую постельку… Вы, может быть, очень голодны? — Я ничего не ела с утра, — сказала она. — Ах, бедняжечка! — воскликнул старый учитель, и в его голосе послышался ужас и сострадание: он сам ел четыре раза в день с математической точностью. Девочка неверно истолковала восклицание славного Мюллера, одновременно эгоистичное и сочувственное; она решила, что старик обвиняет кюре, который посадил ее в дилижанс, не дав в дорогу ничего съестного. Она поспешила его оправдать: — Я сама виновата. У меня с собой хлеб и вишни, но я была так опечалена, что не смогла проглотить ни крошки… Да вот, поглядите, — прибавила она, доставая спрятанную среди колосьев небольшую корзинку; в ней в самом деле лежали чуть вялые вишни и немного засохший хлеб, — вот вам и доказательство! — Вы, должно быть, слишком устали и не можете сами идти, — обратился Жюстен к девочке, — я вас понесу. — О нет, — мужественно отвечала она, — я могу прошагать хоть целое льё! Друзья и слушать ничего не желали. Несмотря на горячие возражения девочки, они скрестили руки и, когда она обхватила их за шеи, подняли ее над землей, приготовившись нести в этом паланкине из человеческой плоти, который дети называют «божьей цепочкой». Они уже готовы были тронуться в путь, но вдруг девочка их остановила. — Боже мой, я совсем потеряла голову! — воскликнула она. — Что случилось, дитя мое? — спросил школьный учитель. — Я забыла письмо нашего кюре. — Где оно? — В моем узелке. — А узелок? — Там, в колосьях, где я спала, рядом с венком из васильков. Она спрыгнула наземь, перелетела через придорожную канаву, схватила узелок и венок, с удивительной ловкостью снова перепрыгнула канаву и уселась на руки к двум друзьям. Они двинулись к городским воротам, видневшимся впереди в двухстах-трехстах шагах. XVIII. О AITEAOZ! 12
Сиротка прижимала узелок к груди старого учителя, что затрудняло ему дыхание. Он посоветовал девочке привязать узелок к петлице его редингота. Оставались корзинка с вишнями и венок из васильков, который бедняжка сплела, чтобы хоть немножко развлечься в ожидании рассвета, до того как ее одолел сон. Она, верно, инстинктивно хранила венок в память о первых часах одиночества в этом мире. Во всяком случае, Жюстен истолковал это именно так; когда девочка заметила, что цветы щекочут молодому человеку щеку, она собралась было выбросить венок, но в нерешительности взглянула на спутников, словно спрашивала их совета. Тогда Жюстен, чьи руки были заняты, взял венок зубами, положил его на очаровательную головку девочки и продолжал путь. Как она была восхитительна, бедняжка! Черные костюмы двух друзей так хорошо подчеркивали белизну ее платья и ангельскую чистоту ее личика! Ее лоб при лунном свете словно лучился как у небесного создания. Ее можно было принять за младшую сестру кельтской жрицы, которую с триумфом несут в священный лес. Затихшая было беседа возобновилась. Жюстен наслаждался звуками мелодичного голоска девочки. Он стал снова ее расспрашивать. — Чем занимается брат вашей кормилицы, дитя мое? — промолвил он. — Он каретник, — отвечала девочка. — Каретник? — переспросил Жюстен, предчувствуя самое худшее. — Да, сударь. — В предместье Сен-Жак? — Да, сударь. — Я знавал там только одного каретника, он жил в доме под номером сто одиннадцать. — Думаю, это он и есть. Жюстен ничего не ответил. Вот уже около года как каретные мастерские в доме № 111 были внезапно закрыты, теперь там жил слесарь. Жюстен не хотел ничего говорить, чтобы не волновать девочку: сначала надо было убедиться, что его предположения верны. — Да, да, — продолжала девочка, — теперь я совершенно уверена, что он-то мне и нужен. — Как же вы можете быть в этом уверены, дитя мое? — Я не раз перечитывала адрес. Мне посоветовали запомнить его назубок на тот случай, если я потеряю письмо. — А вы помните, кому оно было адресовано? — Разумеется… Там было написано: «Господину Дюрье…» Два друга молча переглянулись. Полагая, что они молчат, потому что сомневаются в ее памяти, девочка прибавила с важным видом: — Я давно умею читать! — Я и не сомневаюсь в этом, мадемуазель, — заверил ее старый учитель. — А чем вы собирались заниматься у брата вашей кормилицы? — Работать, сударь. — А что вы умеете делать? — Все что угодно; я многое умею. — Например? — Шить, гладить, мастерить чепчики, вышивать, плести кружева. Чем дольше говорили друзья с девочкой, тем большей симпатией проникались они к бедняжке, открывая в ней все новые достоинства. |