Онлайн книга «Могикане Парижа. Том 1»
|
Завидев Сальватора, старуха с тяжелым вздохом выронила колоду из рук, собаки вернулись в корзину, ворона снова уселась на балку. Когда Жан Робер вошел в комнату, он все же увидел живописную группу, которая могла порадовать глаз его друга художника Петруса и которая именно своей живописностью сразу захватила его поэтическую натуру. Перед ним сидела на скамеечке старая гадалка, в ногах у нее лежал Баболен, а Рождественская Роза, как и прежде, стояла, прислонившись к столбу. Броканта с заметным беспокойством ждала, что скажет Сальватор. Дети улыбались ему как другу, но по-разному. У Баболена улыбка была веселой, у Рождественской Розы — грустной. К величайшему изумлению Броканты, Сальватор словно не заметил карт. — Это вы, Броканта? — спросил он. — Как себя чувствует Рождественская Роза? — Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, — пролепетала девочка. — Я не тебя спрашиваю, бедняжка, а вот ее. — Покашливает, — отвечала старуха. — Доктор заходил? — Да, господин Сальватор. — Что сказал? — Что надо как можно скорее съезжать с этой квартиры. — Правильно сделал, я давно вам об этом толкую, Броканта. Нахмурившись, он еще строже продолжал: — Почему у девочки голые ноги? — Не хочет надевать ни чулки, ни башмаки, господин Сальватор. — Это правда, Рождественская Роза? — ласково спросил молодой человек, хотя в голосе его слышался упрек. — Я не надеваю чулки, потому что у меня они одни — из грубой шерсти, а башмаки тоже одни — из грубой кожи. — Почему же Броканта не купит тебе тонкие чулки и туфли? — Это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна, — вмешалась старуха. — Ошибаешься, это недорого, — возразил Сальватор. — И ты лжешь, когда говоришь, что бедна. — Господин Сальватор! — Тихо! И послушай-ка меня! — Я слушаю, господин Сальватор. — И сделаешь, как я скажу? — Постараюсь. — И сделаешь, как я скажу? — повелительно повторил молодой человек. — Да. — Если через неделю — слышишь? — если через неделю ты не найдешь комнату для себя и Баболена, а также просторную светлую комнату для этой девочки и отдельную конуру для собак, я заберу у тебя Рождественскую Розу. Старуха обхватила девочку за талию и прижала к себе, словно Сальватор мог сейчас же привести угрозу в исполнение. — Вы отнимете у меня мою девочку?! — вскричала старуха. — Мою девочку, которая живет со мной семь лет? — Прежде всего, она не твоя, — возразил Сальватор. — Ты ее украла. — Спасла, господин Сальватор! Спасла! — Украла ты ее или спасла, об этом ты поспоришь с господином Жакалем. Броканта умолкла и еще крепче прижала к себе Рождественскую Розу. — Впрочем, я пришел не за этим, — продолжал Сальватор, — я пришел за несчастным юношей, из которого ты вытягивала последние деньги, когда я появился. — Ничего я не вытягивала, господин Сальватор: я брала то, что он мне давал добровольно. — Значит, ты его обманывала. — Я его не обманывала, я говорила ему правду. — Откуда тебе ее знать? — Из карт. — Врешь! — Однако карты… — Твои карты — средство мошенничества! — Господин Сальватор! Рождественской Розой клянусь: все, что я ему сказала, — чистая правда. — Что ты ему сказала? — Что он любит блондинку лет шестнадцати-семнадцати. — Кто тебе это сказал? — Карты. — Кто тебе это сказал? — властно повторил Сальватор. — Баболен; он слышал об этом от соседей. — Вот ты чем занимаешься! — обратился Сальватор к Баболену. — Простите, господин Сальватор, я не думал, что поступаю плохо, рассказывая об этом Броканте. Все в предместье Сен-Жак знают, что господин Жюстен влюблен в мадемуазель Мину. — Дальше, Броканта. Что еще ты ему сказала? — Сказала, что девушка его любит, что они хотели пожениться, но этому помешали неожиданные деньги. — Кто тебе это сказал? — Господин Сальватор! Трефовая десятка означает «деньги», пиковая восьмерка — «обманутую мечту». — Кто тебе это сказал, Броканта? — все более теряя терпение, продолжал настаивать Сальватор. — Один славный кюре, господин Сальватор… Старый добрый седовласый кюре, а уж он, конечно, врать не станет! Он говорил толпе, которая его расспрашивала: «Как подумаю, что из-за этих двенадцати тысяч франков…» Не упомню точно, десяти или двенадцати. — Неважно! — «Как подумаю, — говорил добрый старый кюре, — что из-за двенадцати тысяч франков, которые я привез, и произошло это несчастье!..» — Хорошо, Броканта. А потом что ты ему сказала? — Что мадемуазель Мину похитил черноволосый молодой человек. — Откуда ты это знаешь? — Господин Сальватор, там, видите ли, был пиковый валет, а пиковый валет… — Откуда ты знаешь, что девушка была похищена? — топнув ногой, повторил Сальватор. — Сама ее видела, сударь. — Ты ее видела? — Как вижу вас, господин Сальватор. — Где? — На площади Мобер. — Ты видела Мину на площади Мобер? — Нынче ночью, господин Сальватор, нынче ночью… Я только что обошла улицу Галанд и пошла через площадь Мобер. Вдруг пролетает карета, да так быстро, словно лошади понесли. Стекло опустилось, и я слышу: «Ко мне, на помощь! Меня похищают!» Затем из окна показывается хорошенькая, словно у херувимчика, белокурая головка. Сейчас же рядом — другая голова: черноволосый молодой человек, усатый… Он втягивает назад ту, что кричала, и поднимает стекло. Но девушка успела бросить письмо. — И письмо это?.. — То самое, на котором был указан адрес господина Жюстена. — В котором часу это было, Броканта? — Было, должно быть, пять часов утра, господин Сальватор. — Ладно! Это все? — Да. — Поклянись Рождественской Розой! |