Онлайн книга «Анук, mon amour…»
|
Секретарю Ронни тоже ничего не известно о книге. Но, может быть, кто-нибудь когда-нибудь принесет «Ars Moriendi» в букинистический? Два раза книга возвращалась в магазин, так почему бы не быть третьему?.. Я верю в это так же, как и в то, что крапивники прилетят. Но для этого мне нужен манок, пусть я и не знаю, как он выглядит. Маджонг утверждает, что манок – это маленькая дудка, похожая на член. Или, во всяком случае, под член стилизованная. – Почему именно под член, Маджонг? – Я вижусь с Маджонгом чаще, чем с кем бы то ни было. Вместе мы бьемся над «Minoritaire», моим первым (после двух женских) парфюмом для мужчин. Его основа – серая амбра. – Ну как же ты не понимаешь, рыло. Член – единственная штука, которая может привлечь что угодно. – Привлекать членом – это эксгибиционизм. – А я думал – естественное состояние человека… Нет, ну до чего ты скучный тип, рыло! Прямо какой-то Порки Пиг [63] честное слово. У тебя и приятелей-то нет, а? А если и есть – то это наверняка какой-нибудь лилипут из цирка. Или антиглобалист… – Нет у меня никакого приятеля-лилипута… И приятеля-антиглобалиста тоже. – Да ладно тебе обижаться! Вечно ты не по теме жопу морщишь. И физиономия у тебя даже хуже, чем у Мэрилин Монро на прозекторском столе. И о чем ты все время думаешь, Ги?.. На птичьих рынках манки не продают. Я нахожу его совершенно случайно – в лавке Али в Бельвиле. Я не был в ней больше полугода, но Али без труда вспоминает меня. – Новые товары, сахиб. У нас много новых товаров… Есть, что выбрать. Ассортимент лавки не выглядит кардинально изменившимся, все те же кальяны, чеканка и специи в больших мешках, Али продает их на вес. Добавилось лишь несколько ковров и черный, инкрустированный перламутром шахматный столик. – Говорят, вы стали большим человеком, сахиб, – в голосе Али звучит подчеркнутое и немного приторное уважение. – Кто говорит, Али? – Все говорят. Я сам читал о вас в журнале, забыл только, как он называется. Но я сразу вас узнал по фотографии. Никогда бы не подумал, что Али читает французские журналы. Впрочем, и стопроцентным арабом Али больше не выглядит, в нем проглядывает что-то неуловимо европейское. Да и вся его лавчонка больше не выглядит сакрально, такую коллекцию арабских и берберских раритетов мог легко собрать какой-нибудь любитель last minute shopping в любом североафриканском аэропорту. – У меня есть кое-что для вас. Редкие специи, прямиком из Марокко, и индийские тоже есть. – В другой раз, Али. В другой раз. – Хорошо, – легко соглашается Али. – Тогда, может быть, возьмете кальян? Очень старинный кальян, очень ценный, принадлежал самому Ахмеду Аль-Мансуру… Имя Ахмед Аль Мансур ни о чем мне не говорит. Впрочем, я остался бы равнодушным к кальяну, даже если бы он принадлежал самому пророку Магомету. – В другой раз, Али. В другой раз. Единственное, что я купил бы в этой бросовой лавчонке, – татуированные руки самого Али. – Вам привет от Акрама, Али, – хорошо, что прежде, чем уйти, я вспомнил о песке, слетающем с таких же татуированных ладоней его брата . – От Акрама? – Али выглядит растерянным. – Вашего брата. – Но откуда вы знаете?.. – Мы встретились совершенно случайно. И он очень похож на вас. – Случайно? – Да. Он передавал вам привет. – Разве вы были в Марракеше? – удивлению Али нет предела. Странно, причем здесь какой-то Марракеш? – Почему в Марракеше? Мы виделись здесь, в Париже. – Этого не может быть, сахиб. – Но ведь у вас есть брат Акрам, правда? – У меня есть брат Акрам. Он делает татуировки. – Такие, как у вас? Это он их сделал? – Что вы, сахиб. Он делает татуировки хной, специально для туристов… Но вы не могли встретиться с ним. – Тогда как бы я узнал о его существовании, если бы не встретился? – странное упрямство Али мне совершенно непонятно. – Не знаю, сахиб. – И потом… У него такой же рисунок на ладонях, как и у вас. На ладонях и на пальцах. Разве я не прав? – Вы не могли видеться с ним здесь, в Париже. Он никогда не был в Париже. Он вообще никогда не покидал Марокко. Никогда. Али смотрит на меня с плохо скрываемым ужасом. В мои планы вовсе не входило пугать лукавого торговца, нужно как-то выходить из положения. Оно не нравится и мне самому, но не до такой степени, чтобы признать, что наша с Акрамом встреча – бред воспаленного сознания. – Ну хорошо. Я пошутил, Али. Я был в Марракеше и случайно встретил Акрама. Он и правда похож на вас, и он сделал мне татуировку хной. Правда, она уже сошла. Лгать доверчивому Али еще легче, чем Линн. – А вы большой шутник, сахиб, – смех араба слишком уж подобострастен. – Большой, большой шутник! – А мне нравятся ваши татуировки, Али. Они самые настоящие. – Вы можете заходить в любое время, чтобы посмотреть на них. А если еще и что-нибудь купите – Али будет просто счастлив. Не переставая смеяться, Али протягивает мне раскрытые ладони. Неизвестные мне буквы и символы на месте, части растительного орнамента – тоже. У Акрама я видел еще и птицу, и – кажется – морскую раковину, да и сам рисунок менялся прямо у меня на глазах, Али же гораздо более консервативен. Не успеваю я подумать об этом, как арабская (или финикийская? или хеттская?) вязь закручивается спиралями и устремляется прямо к центру – синхронно на обеих руках; ее как будто всасывают в себя две воронки. На долю секунды ладони Али кажутся мне абсолютно чистыми, абсолютно девственными, – но только на долю секунды. Две маленькие сверхновые взрываются снова, узор сменился. JOB Восхитительная латиница, точно такую же я видел на картине в букинистическом. Все три буквы, собранные в одно библейское слово «JOB». – Что здесь написано, Али? – я не слышу собственного голоса. – Что это может означать? – Откуда же мне знать, сахиб. – А кто знает? – Кто написал, – Али снова хохочет, запрокинув голову, я вижу, как трясется его кадык. – Вот видите, я тоже умею шутить, сахиб. – Да. Это точно. От библейского «JOB» не осталось и следа, передо мной снова буквы, похожие на символы, и символы, похожие на буквы, безмятежная арабская вязь и такой же безмятежный орнамент, возможно, это изречения из Корана, возможно – что-то иное. Нет, Али, обмануть меня тебе не удастся. Возможно, ты и совершаешь утренний намаз, но твои руки поклоняются совсем другим святым. |