«Надо было дать ей кинжал, – услыхал он беззвучный
голос. – Шелк мог бы завтра незаметно стянуть его у нее».
«Но...»
«Нам надо поговорить с тобой о другом, Гарион. Ты подумал о
том, кто станет твоим преемником?»
«Ну... некоторым образом. Знаешь, никто из них на эту роль
не годится».
«Ты всерьез обдумывал каждую кандидатуру?»
«Думаю, да, но так и не смог принять решения».
«А этого от тебя пока и не требовалось. Ты просто должен был
как следует оценить каждого и мысленно разложить все по полочкам».
«А когда я должен принять решение?»
«В самый последний момент, Гарион. Ведь Зандрамас может
подслушать твои мысли, – а если ты ничего пока не решил, то она ничего и
не узнает».
«А что, если я ошибусь?»
«Не думаю, что ты способен совершить ошибку, Гарион. Не
думаю...»
Ночью Гарион спал беспокойно. Его одолевали бессвязные,
обрывочные сновидения, он то и дело пробуждался, но лишь для того, чтобы вновь
забыться тревожным сном. Поначалу его посещали странные обрывки того самого
сна, что видел он в странную давнюю ночь на Острове Ветров – как раз перед тем,
как жизнь его волшебно переменилась. В мозгу его снова и снова эхом отдавалось:
«Ты готов?» И вновь он стоял лицом к лицу с Рундоригом, другом детства, а в
ушах его звенело эхо спокойного приказания тетушки Пол: «Убей его!» Но вот
перед ним уже кабан – тот самый, с которым сразился он в заснеженном лесу в
окрестностях Вал-Алорна, – зверь злобно роет копытами снег, маленькие
глазки его пылают злобой и ненавистью. «Ты готов?» – спросил Бэрак, прежде чем
выпустить зверя. И Гарион уже стоит на бескрайней и бесцветной равнине, которая
на самом деле – поле, на котором идет некая непостижимая земному уму игра.
Вокруг него фигуры, и он пытается понять, какой именно из них сделать ход, а
голос, звучащий у него в мозгу, торопит его...
Но вот сны его сделались иными. Человеческие сны, какими бы
причудливыми они ни казались, имеют между собой нечто общее – ведь все они суть
плод нашего сознания. Однако сейчас сны Гариона рождались словно по велению
некоей потусторонней враждебной сущности – подобно тому, как некогда Торак вторгался
в его сны перед встречей в Хтол-Мишраке.
Но вот снова Гарион стоял лицом к лицу с Ашараком мургский в
призрачном Лесу Дриад – и снова, сконцентрировав всю свою волю, он вложил ее в
единственный роковой приказ «Гори!». Это был знакомый кошмар – он мучил Гариона
вот уже долгие годы. Он видел, как щека Ашарака затлела и задымилась, слышал
отчаянный крик гролима, царапающего ногтями горящее лицо. Вновь в ушах его
звенел отчаянный вопль: «Господин, пощадите!» Но, оставаясь глух к мольбам, он
лишь приказал пламени жарче пылать – однако на этот раз во сне не охватило его
привычное чувство презрения и отвращения к собственной, пусть вынужденной
жестокости. Напротив, он испытывал сладостное возбуждение, отвратительную
радость, глядя, как враг его корчится в пламени. Что-то в глубине его существа
отчаянно кричало, силясь преодолеть эту нечестивую радость...
...Снова он в Хтол-Мишраке, и пылающий его меч вновь и вновь
вонзается в тело одноглазого бога. Отчаянный крик Торака «мама!» на сей раз не
пробудил в сердце Гариона жалости – только лишь злобное удовлетворение. Он
смеялся помимо воли, и в раскатистых волнах этого безжалостного смеха тонуло
все человеческое, что было в нем...
Беззвучно вскрикнув от ужаса, Гарион рывком сел в постели,
пробудившись не столько от нахлынувших воспоминаний о тех, кого он лишил жизни,
сколько придя в ужас от собственной радости, с которой созерцал их агонию.
Глава 21
Еще не рассвело, а соратники Гариона уже собрались в
кают-компании. Лица всех были мрачны. Шестое чувство вдруг отчетливо подсказало
Гариону, что не его одного терзали кошмары. А ведь обостренная интуиция вовсе
не была свойственна Гариону, равно как и чтение мыслей, – ведь в его жилах
текла кровь благоразумных сендарийцев, и он всегда считал подобные вещи чем-то
неестественным и даже аморальным.
«Это твоя работа?» – мысленно спросил он у голоса.
«Нет. Как ни удивительно, но все это ты сделал совершенно
самостоятельно. Похоже, ты делаешь успехи – медленно, разумеется, но все же...»
«Благодарю».
«Не стоит благодарности».
В каюту вошел Шелк. Его явно била дрожь. Взгляд у маленького
человечка был какой-то затравленный, а руки дрожали. Он мешком осел на скамью и
закрыл лицо руками.
– Ты не весь эль вчера вылакал? – хрипло спросил
он у Бельдина.
– Что, мучаешься похмельем, Хелдар? – участливо
поинтересовался горбун.
– Нет, – ответил Гарион. – Дело вовсе не в
этом. Он ночь напролет видел дурные сны.
Шелк вздрогнул и поднял голову.
– Откуда ты знаешь?
– Со мной было то же самое. Я снова спалил заживо
Ашарака мургского, снова заколол Торака – и даже не единожды.
– А я очутился в западне. В пещере. – Шелка
передернуло. – Там было темно, хоть глаз коли, но я чувствовал, как
медленно надвигаются на меня стены. Знаешь, когда я снова увижу Релга, то двину
ему по зубам – нежно, разумеется. Он же как-никак мне друг...
– Рад узнать, что я не одинок в своих мучениях, –
сказал Сади.
Евнух поставил на стол миску с молоком, и Зит с выводком
собрались вокруг нее в кружок, жадно лакая и мурлыча от удовольствия. Гарион с
удивлением отметил, что уже никто не обращает на Зит и ее детишек ровным счетом
никакого внимания. Похоже, люди со временем привыкают ко всему.
Сади погладил себя ладонью по бритой голове.
– Мне снилось, что я скитаюсть по улицам Стисс-Тора и
прошу милостыню. Это было отвратительно...
– А я видела, как Зандрамас принесла в жертву моего
мальчика, – еле выговорила Сенедра. – Он так кричал, и было столько
крови, столько крови...
– Странно, – молвил Закет, – а вот я вершил
суд. И приговорил к смерти многих. Одна из осужденных очень много значила для
меня, но я вынужден был приговорить и ее...
– Да и мне снилось черт-те что... – призналась
Бархотка.
– Всем нам досталось, – сказал Гарион. – То
же самое уже было со мной на пути в Хтол-Мишрак. Торак тогда насылал на меня
кошмары. – Он поглядел на Цирадис. – Неужели это испытанный прием
всех Детей Тьмы? Мы уже поняли, что по мере приближения встречи события
начинают повторяться. Может быть, это одно из подобных повторений?
