Книга Бегущий за ветром, страница 54 – Халед Хоссейни

– В детстве я частенько проходил по Джаде Майванд, – пробормотал я. – Здесь были магазины, гостиницы и рестораны. И неоновое освещение. Я покупал воздушных змеев у старого мастера Сайфо. У него была своя лавка рядом со зданием полицейского управления.

– Полицейское управление и посейчас здесь, – сказал Фарид. – Стражей порядка в городе хватает. Только воздушных змеев на Джаде Майванд теперь не купить. Да и во всем Кабуле тоже.

Улица смахивала на гигантскую песочницу, где играли малыши, пока их не спугнул ливень, – оплывшие груды строительного мусора словно кучи песка и редкие стены, иссеченные огненным дождем. Из развалин торчал изрешеченный пулями рекламный плакат «DRINK COCA-СО…», среди битого кирпича и искореженной арматуры сновали дети. Народу было немало, некоторые даже на велосипедах или в повозках, запряженных мулами. Одинокий дымок вдали, масса бродячих собак и пыль, пыль, пыль…

– А где деревья? – спросил я.

– Порубили – топить-то зимой чем-то надо. Да и шурави спилили немало.

– Зачем?

– На деревьях прятались снайперы.

Меня охватила печаль – словно я наткнулся на дряхлого больного нищего, в котором после долгой разлуки с трудом можно узнать старого забытого друга.

– Мой отец построил приют в Шари-Кохна, в старом городе.

– Помню. Его разрушили пару лет назад.

– Притормози, пожалуйста. Мне надо выйти. Фарид въехал в узкий проезд у полуразрушенного дома без дверей и остановился.

– Когда-то здесь была аптека. Выбравшись из машины, мы направились обратно на Джаде Майванд и свернули направо.

– Чем это так пахнет? – спросил я. У меня прямо глаза слезились.

– Соляркой. Света в городе по большей части нет, так что многие завели себе дизель-генераторы. Или, на худой конец, керосиновые лампы.

– А ты помнишь, чем здесь пахло в старые добрые времена?

Фарид ухмыльнулся:

– Кебабами.

– Из ягнятины, – добавил я.

– Ягнятина, – просмаковал слово Фарид. – Мясо молодого барашка в Кабуле сейчас едят только талибы. – Он схватил меня за рукав. – Ну вот, накликали. Бородатый патруль уже тут как тут.

К нам приближался красный пикап.

Я видел талибов и раньше. По телевизору, в Интернете, на обложках журналов, в газетах. Живьем – никогда.

И вот они передо мной, метрах в десяти-пятнадцати, и напрасно я старался уверить себя, что странный привкус во рту – это не страх, чистейший и беспримесный. Сердце колотилось, руки сводило судорогой.

Миновав нас, красная «тойота» остановилась. В кузове сидело несколько бородатых молодых людей с суровыми лицами, за плечами автоматы, на головах черные чалмы. Смуглый парень чуть за двадцать с густыми бровями оглядывал окрестности, постукивая хлыстом по борту машины. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что с меня мигом содрали всю одежду. Хорошо еще, он долго меня не рассматривал, сплюнул коричневой от табака слюной и отвернулся.

Теперь я снова мог дышать.

Пикап дернулся и покатил дальше по улице, оставляя за собой облако пыли.

– Ты что вытворяешь? – прошипел Фарид.

– Что-то не так?

– Никогда не смотри на них! Понял? А то уставился!

– Я нечаянно, – пролепетал я.

– Твой друг прав, ага. Это все равно что дразнить бешеную собаку. – На ступеньках изувеченного здания сидел старый босой нищий в грязнейшей чалме. Левого глаза у нищего не было.

Скрюченной рукой попрошайка указал в сторону, куда отъехала красная машина:

– Они раскатывают по городу и высматривают, к чему бы прицепиться. Рано или поздно кто-нибудь обязательно попадется им на глаза, и появится повод разогнать скуку и лишний раз сказать «Аллах Акбар». Хоть в наше время все стали законопослушные, всегда можно найти к чему придраться. Просто для забавы.

– Если талибы рядом, всегда смотри себе под ноги, – рявкнул Фарид.

– Ваш друг дает вам добрый совет, – подхватил нищий, закашлялся и отхаркнул мокроту в носовой платок. – Простите, не могли бы вы пожертвовать мне небольшую сумму?

– Бас. Идем, – потянул меня за руку Фарид.

Я подал старику сто тысяч афгани, что равнялось примерно трем долларам. Он потянулся за деньгами, и в нос мне ударил отвратительный запах кислятины и немытого тела. Меня затошнило.

– Тысяча благодарностей за вашу щедрость, ага-сагиб. – Единственный глаз старика так и бегал, пока он торопливо прятал деньги в пояс.

– Вы случайно не знаете, где в Карте-Се приют? – спросил я.

– Его легко отыскать, от бульвара Даруламан надо двигаться на запад, – ответил он. – Детей перевели отсюда в Карте-Се, когда в старый детский дом угодило сразу несколько ракет. Все равно как если бы их забрали из клетки льва и кинули к тигру.

– Спасибо, ага. – Я уже собирался уходить.

– В первый раз, а?

– Простите?

– В первый раз видите талибов? Я промолчал.

Старый нищий кивнул сам себе и осклабился. Зубов у него во рту оставалось немного.

– Помню, как они входили в Кабул. Какой это был радостный день! Конец смертоубийству! Вах, вах! Но сказал поэт: как безмятежна любовь перед лицом беды!

– Я знаю эти строки, – улыбнулся я. – Это Хафиз.

– Точно, – подтвердил старик. – Мне ли не знать. Ведь я преподавал этот предмет в университете.

– Да неужто?

– С 1958 по 1996 год. – Нищий кашлянул. – Я преподавал поэзию Хафиза, Хайяма, Руми, Бедиля, Джами, Саади [41] . Довелось даже прочесть лекцию по мистике Бедиля в Тегеране в 1971 году. Когда я закончил, мне аплодировали стоя. Вот как! – Старик покачал головой. – Только вы ведь видели этих молодых парней в патрульной машине. Как вы думаете, на что им суфизм? [42]

– Моя матушка была преподавательницей в университете, – сказал я.