Книга Лавочка закрывается, страница 89 – Джозеф Хеллер

— Я опоздаю на самолет.

— У вас масса времени. Вылет задержат почти на час.

Йоссарян разразился смехом.

— Наконец-то вы ошиблись, Гэффни, — прокаркал он. — Я попросил свою секретаршу позвонить в аэропорт. Самолет вылетает по расписанию.

Гэффни тоже рассмеялся.

— Йо-Йо, у вас нет секретарши, а в справочном вам наврали. Вылет задержится на пятьдесят пять минут. А позвонить вы попросили свою медицинскую сестру.

— Нет у меня никакой медицинской сестры!

— Это согревает мне сердце. Пожалуйста, передайте Мелиссе Макинтош, что почка снова функционирует. Она будет счастлива узнать об этом.

— Какая почка?

— Вам должно быть стыдно, Йоссарян. Вы не всегда слушаете, когда она разговаривает с вами по телефону. Почка пациента-бельгийца. И если уж вы летите в Вашингтон, то почему бы вам не пригласить Мелиссу…

— Мелиссу, мистер Гэффни?

— Мисс Макинтош, мистер Йоссарян. Почему бы вам не пригласить ее с собой в Вашингтон? Уверен, она скажет, что ей очень бы этого хотелось. Она, наверно, никогда там не была. Она может сходить в Национальную галерею, пока вы будете заняты с Милоу и Нудлсом Куком. И в Национальный музей воздухоплавания и аэронавтики Смитсоновского института.

Йоссарян прикрыл трубку рукой.

— Мелисса, я собираюсь заглянуть в Вашингтон на обратном пути. Ты не хочешь взять несколько дней и встретить меня там?

— Очень хочу, — ответила Мелисса. — Я там никогда не была. Пока ты будешь занят, я смогу зайти в Национальную галерею и в музей аэронавтики Смитсоновского института.

— Что она сказала? — спросил Джерри Гэффни.

Йоссарян ответил с ноткой уважения в голосе.

— Я думаю, вы знаете, что она сказала. Вы и правда очень таинственный человек, да? Я вас еще не раскусил.

— Я ответил на ваши вопросы.

— Я должен придумать новые. Когда мы можем встретиться?

— Вы что, не помните? В Чикаго, когда задержат вылет самолета, на который вы будете пересаживаться.

— Его задержат?

— Больше чем на час. Из-за непрогнозируемых снежных заносов в Айове и Канзасе.

— Но вы их уже спрогнозировали.

— Я много вижу и много слышу, Джон. Именно таким способом я и зарабатываю себе на жизнь. Так можно мне теперь испробовать свою шутку?

— Не сомневаюсь, что испробуете. И вы подслушивали, да? А может быть, и подглядывали.

— Что подслушивал?

— Вы что думаете, Гэффни, я такой уж простачок? Хотите услышать мою шутку? Джерри, идите в жопу.

— Неплохая шутка, Йо-Йо, — дружески сказал Гэффни, — хотя я и слышал ее раньше.

Йоссарян в жемчужно-сером лимузине, размышляя о всплывшей в разговоре с Гэффни опере «Зигфрид», вспомнил, что там heldentenor, [91] едва пригубив крови убитого дракона, обретает замечательную способность понимать язык птиц. Ему сказали, что он должен похитить золото, убить карлика, проникнуть к горе сквозь огненное кольцо и найти там Брунгильду, спящую заколдованным сном; все это на птичьем языке сообщалось юноше, который ни разу в жизни не видел женщины и отнюдь не с первого взгляда на дебелую Брунгильду сделал поразительное открытие: перед ним не мужчина!

У Зигфрида были его птицы, а у Йоссаряна был его Гэффни, сообщивший, когда Йоссарян позвонил ему из машины, что в ветрах капеллана обнаружился тритий.

Медицинская сестра Мелисса Макинтош никогда прежде не слышала о подобных отклонениях в работе кишечника, но обещала спросить об этом у нескольких гастроэнтерологов, с которыми была в добрых отношениях.

Йоссарян не был уверен, что ему хочется этого.

Он был раздосадован и смущен тем вопросом, что пришел ему на ум, и ему было неловко задать его: назначали ли ей эти доктора свидания и спала ли она с ними, даже если их было всего лишь четверо или пятеро. Это лишний раз, к его неизъяснимому удовольствию, подтвердило, что он и в самом деле считал себя влюбленным. Такие уколы ревности были для него явлением чрезвычайно редким. Даже давным-давно, во время его страстного романа с Фрэнсис Бич, он, хотя сам и оставался почти моногамным, довольно безразлично допускал, что она в то же самое время, по жаргонному выражению той эпохи, «ложится» и под других, которые могут способствовать осуществлению ее честолюбивого замысла сделать карьеру актрисы. Теперь он, как истинный эпикуреец, наслаждался эйфорией любовных иллюзий, которые вновь будоражили его кровь. Его ничто не смущало и не пугало, кроме того, что, пока его чувства пребывают в несвойственном ему взбудораженном состоянии, Майкл или другие могут пронюхать об этом.

В машине она держала его за руку, прижималась к его бедру, трогала пальцами завитки у него на затылке.

Зигфрид же с самого начала оказался в недобрых руках коварного карлика, который сам хотел заполучить золото дракона и вынашивал планы убийства Зигфрида, как только тот завладеет золотом.

Мелисса была предпочтительнее.

Она и ее подружка Анджела Мор, или Моркок, как называл ее теперь Йоссарян, вполне обоснованно не одобряли женатых мужчин, заводящих тайные романы, кроме тех женатых мужчин, которые заводили романы с ними, и Йоссарян был рад, что его последний развод стал делом окончательным. Он счел за лучшее не посвящать ее в то обстоятельство, что по завершении периода обольщения даже самых обаятельных женщин остаются только похоть и секс, а каприз и фетишизм нередко распаляют мужчин его возраста больше, чем возбуждающие средства. Он уже планировал улететь с ней из Вашингтона последним рейсом и, усадив ее у иллюминатора, в полумраке салона за пятьдесят или около того минут полета предпринять успешную попытку снять с нее трусики. Если только она не наденет джинсы.

В отличие от Анджелы, она никогда не приводила устных свидетельств своего богатого и разнообразного амурного опыта, о наличии какового у них обеих самым откровенным и непристойным образом заявляла ее лучшая подружка, делившая с ней квартиру. В словаре Мелиссы не было непристойных выражений. Но она производила впечатление женщины, искушенной во всем, и ни в чем не обнаруживала неумения или незнания. Напротив, выяснилось, что ей известна пара-другая приемов, о которых он даже не догадывался. И она так неколебимо противилась разговорам о ее сексуальном прошлом, что вскоре он прекратил всякие расспросы.

— Кто такой Борис Годунов? — спросила она в машине.

— Это опера, которую я слушал вчера вечером, когда ты пришла с работы. Ты заставила меня ее выключить, потому что хотела слушать свои сраные телевизионные новости.

— А когда ты вернешься, мы сможем вместе послушать «Кольцо»? — пожелала узнать она.

И опять, подумал он, у них обоих, по сравнению с их вагнеровскими прототипами, было большое преимущество.