Онлайн книга «Что-то случилось»
|
– Только если сдашься, – говорит он. – Сдаюсь. – Тогда можешь встать, – говорит он. Я отпускаю его, и, тяжело дыша, мы медленно поднимаемся и чувствуем, что сейчас мы очень близки друг другу. – А знаешь, пап, – начинает он со смиренной серьезностью, желая меня позабавить, и изображает на лице глуповатую важность строгого судьи. – Я и вправду выиграл, ведь ты бросил мне в глаза песок и щекотал меня, а это не по правилам. – Ничего подобного, – нахально отпираюсь я. – Врешь! Ты же меня щекотал? Врун ты этакий. – По правилам щекотать разрешается. Пожалуйста, щекочи. – Ты не боишься щекотки. – Ты не умеешь щекотать. – Потому и несправедливо. – Справедливо. И кроме того, – продолжаю я, – я песок не бросал. – А я говорю – бросал. – А кстати, ты заметил, как день сегодня светел – и солнышко над головой, залив спокоен голубой, и девять или семь планет… – Девять. – …и ближе всех к Солнцу Меркурий, и… – Плутон. – Плутон всех дальше? – Ты про астронавтов-гомосексуалистов слыхал? – спрашивает он. – Да. Они полетели на Уран. И если верно говорят, что в неделе семь дней, а в году пятьдесят две недели, как же это получается, что в году триста шестьдесят пять дней, а не триста шестьдесят четыре? Он считает про себя. И удивленно спрашивает: – Как же так? А мне и в голову не приходило. – Не знаю. Мне тоже не приходило в голову. – Вон ты теперь про что хочешь говорить, да? – огорченно спрашивает он. – Нет. Но если ты увиливаешь от ответа, я тоже стану увиливать. Меня не проведешь. – А я скажу маме, – снова грозит он. – Скажу маме, ты бросил песок мне в глаза. – И я скажу. – Правда? – Он сразу поскучнел. – Что? – Скажешь маме? – Что? – Сам знаешь. – Что? – Что я сделал. – А ты разве что-нибудь натворил? – весело удивляюсь я. – Сам знаешь. – Что-то не припомню. – Что я отдал. – Ты разве что-нибудь отдал? – Ну монетку же, пап, пятицентовик. – Когда? Ты вечно раздаешь монетки. – Ну недавно же. При тебе. – А почему отдал? – Ты не поймешь. – Скажи почему. Откуда ты знаешь, что не пойму? – Ты разозлишься и начнешь кричать, или дразнить меня, или поднимешь на смех. – Не стану. Обещаю тебе. – Мне захотелось, – просто говорит он. – Это не ответ. – Я так и знал. – Я так и знал. – Я ж сказал, ты не поймешь. – Он ведь у тебя не просил, – доказываю я. – Когда ты дал ему монету, он глазам не поверил. По-моему, ты и знаешь-то его совсем недавно. И наверняка не такие уж вы с ним друзья. Разве вы друзья? – Ты уже сердишься, – помрачнев, говорит мой мальчик. – Так я и знал, что рассердишься. – Ничего подобного. – Ты уже кричишь, верно? – Просто повысил голос. – Вот видишь? – Ты плутуешь, – заявляю я и, ткнув его в бок, легонько щекочу. – Вижу, что плутуешь, так что хватит плутовать и не воображай, будто меня можно одурачить. Отвечай. Разоблаченный и довольный, он робко улыбается. – Не знаю. Не знаю, друзья или не друзья. Мы только вчера познакомились. – Вот видишь? Я соображаю. Ну так почему? Ты понимаешь, про что я. Почему ты отдал ему деньги? – Ты подумаешь, я псих. – Может, так оно и есть. – Тогда не скажу. – Никакой ты не псих. – Надо сказать? – Да. Нет. Тебе самому хочется. Я же вижу. Так что надо сказать. Ну, валяй. – Мне захотелось ему что-нибудь дать, – чуть слыш-258 но говорит мой мальчик. – А больше у меня ничего не было. – А почему захотелось? – Не знаю. Он говорит это так бесхитростно, искренне, простодушно, будто причину естественней и очевидней и вообразить невозможно. И я и вправду понимаю. Откровенность его трогательна, прямо хоть тут же его обнимай и вознаграждай долларами. Мне хочется его поцеловать (но ему, наверно, станет неловко, мы ведь на людях). Хочется слегка взъерошить ему волосы. (Что я и делаю.) И ласково говорю ему: – И все равно это не ответ. – Как так? – живо спрашивает он. – Это ничего не объясняет. – Нет, объясняет. – Это не объясняет, почему тебе захотелось ему что-нибудь дать. Почему тебе вдруг захотелось? – Наверно, я знаю. А тебе обязательно надо знать? – Почему тебе хотелось ему что-нибудь дать? – Непременно надо ответить? – Нет. Не хочешь, не надо. – Мне так хорошо было, – говорит он, пожимая плечами, и застенчиво жмурится на солнце, сразу видно – смущен и даже страдает. – Ну? – А мне когда хорошо, мне хочется что-нибудь отдать, – продолжает он. – Это ничего? – Конечно. – (И опять я готов его расцеловать.) – Ты не сердишься? – Он не верит своему счастью. – Я рад, что тебе было хорошо. А почему тебе было хорошо? – Ты еще подумаешь, я чокнутый. – Выкладывай. Никакой ты не чокнутый. – А я знал, я сейчас отдам монетку. – У него вырывается нервный смешок. – Чтоб тебя подразнить, – признается он. – Мне хорошо так от этого было, и тогда мне захотелось отдать монетку – так было хорошо, потому что хотелось отдать монетку. Ты не сердишься? – Ты меня насмешил. – Не злишься? – Ты разве не видишь – я смеюсь? Значит, ясно, не злюсь. – Тогда еще знаешь что, – в радостном волнении кричит он. – Мне иногда охота смеяться нипочему. А потом охота смеяться просто потому, что я знаю, что мне охота смеяться. Ты улыбаешься! – вдруг кричит он, показывает на меня пальцем и неудержимо хохочет. – Ты почему улыбаешься? – Потому что ты потешный! – кричу я в ответ. – Потешно это, вот почему. Ты потешный, вот почему. – А маме скажешь, что я отдал деньги? |