Онлайн книга «Тингль-Тангль»
|
Мика знает это. Она чувствует, что все эти твари через секунду-другую оккупируют ее тело, – но не предпринимает никаких попыток, чтобы им помешать. Готово. Есть. Ощущения не кажутся особенно неприятными; так, легкое покалывание в сердце, легкое жжение в животе или чуть ниже – и еще голова. Мика испытывает что-то похожее на головокружение. С высоты этого головокружения ящерицы и богомолы вовсе не так страшны и совсем не омерзительны; милашки, по-другому не скажешь. Сучат лапками – вот и колет. Трещат крыльями – вот и жжет. Чертовы твари перемалывают Микины внутренности, как лед в шейкере, взбивают микину кровь, как яичные желтки в миксере… Мика, прочитавшая тысячу книг, смутно догадывается о причинах столь необычных тектонических сдвигов в ее организме – подумать об этом означало бы обречь себя на никому не нужные душевные страдания. Куда уж ей тягаться с Васькой – смуглой, дерзкой, сексуальной. Или лучше сказать – сексапильной? Мика до сих пор путается в понятиях. К тому же Васька моложе ее на десять безнадежных лет. – В любом случае я рада за свою сестру. – Правдоподобно ли ее вранье? Мику нисколько это не волнует. – Правда? – Конечно. Хотя наши отношения не назовешь безоблачными… – Я знаю. – Надеюсь, с твоим появлением что-то изменится. И потом… Она говорила тебе о квартире? – О какой квартире? – Об этой. О нашей. – Что-то такое было, но в подробности я не вникал. – Она хочет разменять ее, но я – против. – Это разумно. Кофе давно выпит, о бутерброде с тунцом никто больше не вспоминает. Странные волны внизу живота мешают Мике сосредоточиться: разумно менять квартиру или разумно оставить всё, как есть? – Я хотел сказать, что лишиться такой квартиры было бы неправильным шагом. – Значит, ты на моей стороне? – …она большая. Удобная. – Кажется, этот парень совсем не слышит Мику, а разговаривает сам с собой. – В ней чувствуется что-то… – Мистическое, – подсказывает Мика. – Как и в любой старой петербургской квартире. – Может быть. Не-ет, менять ее нельзя. Есть уйма других способов решить вопрос. – Например? – Например? Убить. – Кого? – Микино горло мгновенно пересыхает, притом что волны внизу усиливаются и накатывают одна за одной. Без передышки. – Ее или тебя. Оставшаяся и получит эту замечательную жилплощадь в безраздельное пользование. И ничего разменивать не придется. Лицо этого парня безмятежно, в суженных азиатских глазах (с тех пор, как ящерицы и богомолы перебрались к Мике) нет ничего, кроме пустоты. – Это шутка? – недоверчиво спрашивает Мика. – Почти. Но на твоем месте я бы задумался. – О чем? – О том, что я сказал. Мысли о Шаброле и о провинциальном поместье в духе Шаброля вовсе не были такими уж случайными и немотивированными – теперь Мика убедилась в этом окончательно. Возможно, этот парень и выглядит чересчур экзотично, но все остальное – в пределах нормы. Кинематографической, снятой широкоугольником, нормы: край стола больше не невинен – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури стукнулся о него виском. Консервный нож больше не банален – он так и ждет, чтобы кто-то (Мика или Васька) со всей дури пропорол им внутренности. Даже на простенький деревянный молоток для отбивки мяса нельзя положиться: несколько сильных ударов по затылку (Микиному или Васькиному), и перелом основания черепа обеспечен. А добить жертву можно, обмотав ее горло проводом от тостера. Веселенькая перспектива. – Если тебя… Или ее… волнует проблема, как избавиться от тела… – Он никак не хочет уняться, ну что за наказание! – Не волнует… – Так это и не проблема вовсе. В мастерской уйма укромных уголков, да и здесь их можно найти, если постараться. Под укромными уголками он, очевидно, подразумевает садово-парковую скульптуру, оставшуюся от деда. Ее реестра не существует, как не существует подробного описания каждого, отдельно взятого экземпляра. Но даже Мике (не посещавшей мастерскую несколько лет) известно: некоторые скульптуры полые внутри. И как получилось, что вполне мирный и местами приятельский разговор перешел в такую опасную плоскость? Она впервые видит этого парня, не прошло и часа с тех пор, как они познакомились – и вот, пожалуйста, трупы, убийства, сокрытие улик. Дичь какая-то. – Это ведь шутка, правда?.. Неужели этот парень не сжалится над Микой? – Ну, конечно! А ты испугалась? – Не то, чтобы… – Да нет, ты испугалась, я же вижу. Ты вся дрожишь… – Нет. – Прости. Никто из работавших на скотобойне не произвел на свет ни одной приличной шутки. Проверено опытным путем. С юмором у меня напряг. – Ты… – Мика силится что-то выговорить, но комок, подступивший к горлу, мешает ей. Задействованы ли в образовании комка богомолы и ящерицы – неясно. – Я мудак. Согласен, согласен. Этот парень улыбается Мике. Вернее, просто растягивает губы, ни на секунду не размыкая их. – Иди сюда, – тихонько зовет он. – Зачем? – Просто хочу тебя успокоить. По-родственному. Мы ведь почти родственники. Разве ты забыла? Здравый смысл подсказывает Мике: не стоит приближаться к этому парню. А лучше вообще отойти на безопасное расстояние, ни на секунду не выпуская татуированное тело из виду. Выскользнуть из кухни, выскользнуть из квартиры, выскользнуть из города. И очнуться в самолете, совершающем рейс на бело-синий греческий остров Санторин. За двадцать минут до посадки в аэропорту назначения. Скорее всего, на Санторине нет аэропорта, – есть только причалы для яхт, катеров и прогулочных пароходиков, а этот парень все улыбается и улыбается. Руки у него такие же цепкие, такие же длинные, как и пальцы ног. Разглядеть их волнующие подробности Мика не успевает. Белая жилеточная ткань вовсе Не такая гладкая, какой казалась издалека. И древесная кожа этого парня тоже совсем негладкая. Совсем. Больше всего она смахивает на наждак, малейшее прикосновение к ней приносит Мике страдание и боль. И татуировки – они перестали быть плоскими. Они выпустили усики и выбросили споры подобно растениям-паразитам. Если бы Микино тело состояло из рыбок, рыбешек, рыбин, когда-то придуманных Васькой, – все они оказались бы сейчас на крючке. |