Онлайн книга «Любовники в заснеженном саду»
|
— Кофе больше не будет, Ленчик. — Я сокрушенно покачала головой. — То есть как это — больше не будет? — Кончился. — Жаль. — Нам тоже, — подала голос Динка. — Нам тоже очень жаль. Очень. Правда, Рысенок? — Правда. — Да ладно… Это не проблема, девчонки… Сейчас пойдем и накупим всего. Надо же отметить мой приезд. И начало новой жизни… Нашей новой жизни.. — Ты опоздал, Ленчик, — мягко попеняла Динка. Ни разу за два года я не слышала от нее такой мягкости по отношению к Ленчику. — Ты опоздал. Мы ее уже начали. — Кого!? — Новую жизнь. Без тебя. А ты опоздал… — Да ладно вам… Контракт еще не закончился. — Закончился. Как и кофе. Мы его расторгаем. В одностороннем порядке. — Ну точно — сумасшедшие! Сейчас, когда все только начинается. Приходится признать, что врал Ленчик убедительно. Этого у него не отнимешь — умения убедительно врать. Еще секунда, и я поверю и его фигурно выстриженной бороденке, и его запавшим сосредоточенным глазам, и его шикарным ив-сент-лорановским, дольче-габбановским, жан-поль-готьешным губам, самое место которым — на подиуме, среди нечеловечески-прекрасных дур-манекенщиц. Я ему поверю и переметнусь на его сторону, как делала это всегда. Еще секунда, и… — Мы все знаем, Ленчик… — Динка оторвалась от косяка и, пройдясь по кухне, устроилась на табурете против Ленчика: венец столярной мысли с любовно выпиленным сердечком в самой середине сиденья. — Мы все знаем… — Да что — все?! — Мы прочли письмо, Ленчик. То самое, которое ты послал электронной почтой. Глупо было так поступать.. С твоей стороны. Ленчик только хмыкнул. — Какое письмо? — Ангелу. Про двух русских сумасшедших девчонок… Кстати, ты привез ее? — Кого? — Предсмертную записку. — Черт. — Он наконец-то сбросил ноги со стола. — Черт, черт, черт… Какая еще предсмертная записка? — Или ты ее в камере хранения оставил? — Какая еще камера хранения? — Значит.. Если она не в камере хранения… Она с тобой… — Где хозяин?! — Он все еще избегал имени Ангела, он до сих пор не сказал нам ни «да», ни «нет». — Где хозяин, черт возьми! — Мы же сказали тебе — в саду, — почти пропела Динка. — Только он не хозяин. И так светло, так по-домашнему у нее получилось это «в саду», что я не удержалась и, подойдя сзади, обняла ее за плечи. И уткнулась губами в затылок… И… Никогда еще моим рукам не было так хорошо. Так покойно. Никогда еще моим губам не было так хорошо. Так покойно. Динкины плечи, Динкин затылок — вот место, где мне… где мне хотелось бы остаться, черт… До этого так же хорошо мне было только с бестиарием… От Динкиных волос пахло уверенностью и силой, а Ленчик… А Ленчик, которому все два года я готова была в рот смотреть, стремительно отдалился, теперь он был далее дальше, чем индуистская святыня Тадж-Махал (№ 37 в Виксановом списке); Тадж-Махал я вряд ли когда-нибудь увижу, а Ленчик — вот он, передо мной: ничтожный человечишко, самоуверенный мудак, упырь, два года сосавший нашу кровь, а потом удачно переливший ее в пару квартир, бескрылую виллу в Ческе-Будейовице (на большее у него не хватило воображения) и скромный автопарк в количестве трех престижных иномарок. Упырь. Ублюдок. — Да вы, как я посмотрю, спелись, — выдавил из себя упырь. — Что же здесь удивительного? Как-никак, два года в одной упряжке Мы ведь еще и попсовый дуэт, Ленчик, разве ты забыл? Песенки поем. — Вот только не надо, — поморщился Ленчик. — Не надо этого… Он все еще не понимал серьезности ситуации, Ленчик, mio costoso. — Хорошо, не будем, — сразу же согласилась Динка. — Так что насчет записки? — Пошли вы к черту, дебилки! Для вас же стараюсь… Ладно… Пойду проветрюсь… А вы пока в себя приходите… деятельницы… — Никуда ты не пойдешь, Ленчик… — Вот как? — Ленчик высокомерно приподнял бровь. — Неужели ты мне запретишь, сучка? — Не веришь? — Я видела только Динкин затылок, заросший затылок, и затылок этот был полон решимости. — Не веришь? — Пошла ты… — Далее последовало грязное ругательство, которое никого из нас не удивило: обычный разбор полетов в Ленчиковом стиле. — А так? Вот он и наступил, торжественный момент: чуть раньше, чем я ожидала, но — ожидала. Динка полезла за пазуху (для этого ей пришлось на секунду отклеить меня от себя) и вытащила оттуда пистолет. И направила его дулом на Ленчика. — Это еще что за фигня? — И хотя голос у нашего скота-продюсера не изменился, но губы скуксились и померкли. Теперь бы их не взяли ни в один приличный модный дом. Разве что к отирающейся на задворках pret-a-porte Татьяне Парфеновой: демонстрировать газовые шарфики. — Ты полагаешь, что фигня? — А ты нет? Ты чем его заправляешь? Водой, что ли? Или это зажигалка? — Эта мыслишка почему-то развеселила Ленчика и перевела происходящее в разряд дешевого хлипкого шоу — такого, какое мы практиковали на гастролях, Ленчик всегда гнусно экономил на качественном зрелище, мудак. — Понятия не имею… Как думаешь, стоит проверить? А вдруг и вправду зажигалка? — Эта мыслишка почему-то развеселила и Динку: show must go on, даже такое — дешевое и хлипкое. — Проверь!.. — Проверить?! — Ну, проверь… Проверь! Ленчик-Ленчик, как легко оказалось тебя развести! Как два пальца об асфальт, ей-богу! Ленчик, окрысившись, нанизывает ругательство за ругательством, связывает их узлами — рифовыми, шкотовыми, беседочными, двойными гачными, — интересно только, откуда я знаю все это?.. И сколько их накопилось за последние два года, ругательств! Он споро, как заправский альпинист, взбирается на Монблан словесных испражнений и уже оттуда поливает нас отборным матом: дешевки, соски, малолетки сраные, я вас на помойке нашел и людей из вас сделал, дряни, а вы, а вы… То, что происходит потом, плохо укладывается в моей голове. Хотя я ожидала этого: чуть позже, но — ожидала. Динка не выдерживает на овцах. Тупорылых безобидных овцах. Я слышу сухой короткий щелчок, и через мгновение правое плечо Ленчика вспухает красным. Взрывается красным, расцветает. Красное отбрасывает Ленчика на спинку стула и моментально затыкает ему рот: Ленчик больше не орет на нас, он воет. Воет, как выл Рико, запертый в кладовке. — Ах ты, сука, сука, сука!.. Ах ты… |