Онлайн книга «Купель дьявола»
|
— Устрица? — Ну! Соображай быстрее! Чему-то же тебя учили на искусствоведческом факультете… Смутная догадка пронзила меня. Единственная лекция на четвертом курсе, искусствовед из Амстердама с высохшим лицом средневекового мистика… — Ты хочешь сказать, что это Лукас ван Остреа? — тихо спросила я. — Да! — Лавруха швырнул кружку с остатками шампанского об пол, и она разлетелась на мелкие куски. — Да, черт возьми! Да, да, да! Именно это я хочу сказать. Лукас ван Остреа. Лукас Устрица! Это его знак… Ноги отказались мне служить, и я села на пол рядом с осколками кружки. — А теперь послушаем нашего уважаемого Ивана Теодоровича с его последними сведениями о Лукасе ван Остреа, — Снегирь пристроился на полу рядом со мной. Бергман осторожно кашлянул в сухую, похожую на лапку ящерицы ладонь. — Сначала общие сведения, — начал он. — Лукас ван Остреа, по прозвищу Лукас Устрица. Год рождения приблизительно 1466-й, год смерти неизвестен. Одна из самых загадочных и мистических личностей в истории искусств. До настоящего времени дошли всего лишь три его работы… — Четыре! — не выдержал Снегирь. — …До настоящего времени дошли три его работы. Одна хранится в Лувре, другая в музее Прадо в Мадриде. Еще одна — в Голландии, в так называемом Мертвом Городе Остреа. Страховка луврского Остреа, “Hortus conclusus” — “Запертый сад” — колеблется в пределах от пяти до пяти с половиной миллионов долларов. Это, конечно, рыночная цена. Я не говорю о реальной ее стоимости. Я крепко сжала пальцы Снегиря. — Сведений о нем мало, в основном это легенды с не очень хорошим подтекстом. Современники считали его семенем дьявола. — Семенем дьявола? — я втянула голову в плечи, вспомнив огонь в глазах мертвого Быкадорова. — Он был чрезвычайно плодовит, некоторое время работал в Брюгге, Генте и Антверпене, но нигде долго не задерживался. Ему сопутствовали скандалы, многие его заказчики, становившиеся потом владельцами картин, умирали при невыясненных обстоятельствах сразу же после написания. — Насильственной смертью? — спросил Лавруха. — В том-то и дело, что нет… Смерть Быкадорова никак не назовешь насильственной, обширный инфаркт, очень респектабельно… Я с трудом заставила себя не думать об этом. Конец двадцатого века, разнузданный материализм, ты должна трезво смотреть на вещи, Кэт!.. — Смерть не была насильственной, хотя очевидцы утверждали, что картины как будто выкачивали соки из окружающего мира, — Бергман раздул ноздри. — Его изображения были более живыми, чем сама жизнь. Даже недоброжелатели Устрицы не могли не признать, что его полотна божественно хороши. У него было еще одно прозвище — “пробный камень антихриста”. Возможно, так его стали называть позднее. — Ничего себе! — Ты сказал, что он был очень плодовит, — Снегирь отхлебнул шампанское прямо из горлышка. — Тогда почему до нас дошло только несколько картин? — Большая их часть уничтожена еще при жизни Лукаса Устрицы. Или сразу после его смерти. Несколько свихнувшихся бюргеров взяли на себя миссию возмездия. В “Хрониках города Гента” указана пара-тройка имен. Якоб де Фас, стрелок Питер и некий Хендрик Артенсен. Последний был из Мертвого Города Остреа — единственный оставшийся в живых после наводнения 1499 года… — А сам Устрица? — О его смерти ничего не известно. Предполагают, что он тоже погиб во время наводнения. Во всяком случае, после 1499 года его никто не видел. — Сколько она может стоить? — спросила я. — Не знаю… Во всяком случае, по размерам доска больше, чем “Запертый сад”, и находится в довольно приличном состоянии…. — Но это еще не все, Кэт. — Снегирь крепко сжал мои плечи. — Самое интересное мы приберегли на десерт. — Думаю, ты уже ничем не можешь меня удивить, — от обилия информации голова моя шла кругом, а тело приобрело пугающую легкость. — И напрасно. Дело в том, что это не картина. — Не картина? — Вернее, не совсем картина. Судя по всему, это внешняя створка триптиха, Кэт. — Внешняя створка триптиха? — Идем, я покажу тебе ее обратную сторону. Ваньке пришла светлая мысль сфотографировать ее в инфракрасных лучах. Под несколькими слоями масла существует еще одно изображение. Я прижала руки к щекам, и сердце мое бешено заколотилось. — И вы собираетесь его раскрыть? — А как ты думаешь? Конечно, собираемся. Сделаем компрессик, снимем более поздние наслоения, вот и все… Не бойся, ты имеешь дело с лучшими реставраторами этого города. — Нет! — это вырвалось помимо моей воли: я снова вспомнила прикрытые веки Быкадорова, за которыми бушевал ад. — Что-то я тебя не узнаю. Ты же ведь была инициатором и идейным вдохновителем. Теперь поздно что-либо менять. Мы просто обязаны это сделать. Открыть новую вещь Лукаса ван Остреа, такой шанс выпадает раз в жизни! — Ну хорошо, — я сдалась. — Допустим. Допустим, вы проводите все на высшем уровне. Что потом? — Мы должны будем обнародовать это, — веско сказал Бергман. — Невозможно долго скрывать такую ценность. Снегирь нахмурился: похоже, по гладкой и благостной поверхности реставрационного коллектива пошли первые трещины разногласий. — Полегче, Ванюша. Ты забываешь, что картина принадлежит мне. — Снегирь вовсю раскручивал миф о покупке картины у ветхой старушки из Опочки. — И что ты собираешься с ней делать? — Что хочу, то и сделаю, — неожиданно окрысился Снегирь. — Могу с маслом съесть, могу господину Пиотровскому подарить на день ангела. А могу и на аукцион выставить. — Ты не понимаешь, Лаврентий, — Ванька наконец-то слез со стремянки и нервно заходил по мастерской. — Это же национальное достояние… — Значит, я являюсь владельцем национального достояния. Только и всего. — Нет…. Я тебе не позволю… Снегирь со злобой уставился на Ваньку. — Интересно, каким же это образом ты можешь мне не позволить? Разве забыл, что у нас частная собственность охраняется государством? — Эта картина не может… — Ах, не может! С неожиданной для его грузного тела ловкостью Снегирь накинулся на тщедушного Ваньку, и спустя секунду они уже катались по полу. Я с ужасом взирала на беспричинную и беспощадную мальчишескую драку двух тридцатилетних лбов. Снегирь наседал, но и Ванька оказывал ему достойное сопротивление. И все-таки силы были неравны. Через несколько минут огрубевшие пальцы Снегиря сомкнулись на бергмановском кадыке, и Ванька отчаянно захрипел. |