Онлайн книга «Купель дьявола»
|
Они выпьют баккарди и уставятся в картину. Это очень редкая вещь, скажет Алексей Алексеевич, единственная вещь голландского художника Лукаса ван Остреа, находящаяся в частной коллекции. С таким человеком стоит иметь дело, подумают деловые партнеры, это солидный человек. Это человек, не лишенный вкуса. Это богатый человек, верящий в стабильность: только в стабильных обществах люди вкладывают в картины большие деньги. Так подумают его партнеры. И подпишут с ним соглашение о намерениях. А потом приедут его приятели. Они выпьют водки, и Леха Титов небрежно скажет им, что отвалил за картину миллион баксов. Сумасшедший мужик, подумают его приятели, но до чего широкая душа!.. В России любят широкие души… Я хоть сейчас бы отдала картину идиоту-подвижнику Херри-бою, но нам нужны деньги. Очень нужны. И мне, и Жеке, и двойняшкам, и Лаврухе… Лавруха. Я немедленно должна позвонить ему, не хватало, чтобы неучтенные нами Лялицы всплыли в самый последний момент. — Вы не слушаете, — вернул меня к действительности голос Титова. — Я все уже выслушала, — я поднялась из-за стола. — Простите, мне нужно позвонить. Я воспользовалась телефоном, любезно предоставленным мне метрдотелем. Набрав номер Лаврухиной мастерской, я принялась считать звонки. Лавруха снял трубку на седьмой. — Ну что ты за человек, Кэт? Мешаешь человеку спать и видеть сны. — Лавруха, — выдохнула я в трубку. — Лялицы! — А что — Лялицы? — Я еду туда. — С ума сошла! — Лавруха сразу проснулся. — Что за блажь? — А вдруг он объявится в Питере, этот публицист? Или узнает об аукционе из газет? И предъявит задокументированные права? И расскажет, что картина была подарена коллекционеру Гольтману? Нас же посадят… — тут я понизила голос. — За соучастие в краже. И сокрытие улик от следствия… — Ты вообще где находишься? — В ресторане… — Эти мысли тебе печеночный паштет навеял, что ли? — Японские рыбные лепешки, — огрызнулась я. — Тогда понятно. Не жри на ночь, сколько раз тебя предупреждал. И вообще, с каких пирогов должен объявиться этот чертов публицист? — продолжил гастрономическую тему Лавруха. — Мало ли… — Во-первых, какую картину он подарил Гольтману? — Нашу… — Какую из двух? У нас же две картины, не забывай. Левая створка триптиха. И продаем мы не твоего двойника, а “Всадников Апокалипсиса”. А о “Всадниках” никто и понятия не имел до этого лета. Усекла? А если ты отправишься в Лялицы и начнешь устраивать там дознание… Мне продолжить? Яснее ясного. Сонный Лавруха оказался гораздо прозорливее меня. Я даже рассмеялась: нужно же быть такой дурой! Со “Всадниками” нам ничто не угрожает, потому что их просто не существовало в природе до июля месяца. В который раз я умилилась расположению звезд над нашими преступными головами. — Ну, что ты замолчала? — недовольно спросил у меня Лавруха. — Пребываю в немом восхищении. Ты прав, Снегирь. Никакой горячки я пороть не буду. — Вот и умница, Кэт. Кстати, с кем это ты заседаешь в ресторане? Уж не голландец ли расщедрился? — Да нет. Наш с тобой соотечественник. — Ну-ну… Ладно, без любви не давай. Пока. Лавруха отключился, а я еще несколько минут простояла возле телефона. А затем, поблагодарив метрдотеля, вышла на улицу и глубоко вдохнула ночной воздух. И снова услышала дальние глухие раскаты грома. Странные шутки шутит природа: гром без грозы и дождя, аномально жаркое лето, возникшая из небытия картина… В этом городе возможно все, что угодно. Ни в одном другом месте ничего подобного случиться не может. Вывеска ресторана “Анаис” все еще подмигивала мне неоном, а за столиком все еще сидел Алексей Алексеевич Титов. Меня он больше не увидит, во всяком случае, до аукциона. Агнесса Львовна и представительский “Мерседес” злорадно помахали мне ручкой. Я перешла на другую сторону улицы, юркнула в подворотню и спустя несколько минут уже стояла на набережной Фонтанки. Где-то далеко, над Невским, болталось светлое от огней, почти предрассветное небо, а здесь, у Фонтанки, было темно и тихо. Так же темно и тихо, как в моей душе. Она плыла сейчас в почти невидимой воде, преломляясь и обретая самые неожиданные очертания. Да, именно так, эти отражения и преломления собственной души пугали меня. За какой-то месяц я понаделала массу мелких и крупных подлостей и при этом чувствовала себя прекрасно. Но кто сказал, что добро есть норма, а зло — аномалия? Зло всегда эротично, вспомнила я асексуального Ламберта-Херри Якобса. Если это правда, то скоро я заблистаю на обложках “Плейбоя”. Эта мысль так понравилась мне, что я рассмеялась, нашарила на парапете маленький камешек и швырнула его в реку. Жаль, что поблизости нет спуска, а то я бы спустилась к воде и с удовольствием поболтала бы в ней ногами. Послезавтра, нет, уже завтра, будет аукцион, “Всадники” обретут нового хозяина, а мы — свободу… — О чем задумались? — раздался за моей спиной вкрадчивый голос. Я обернулась. Так и есть, Алексей Алексеевич Титов собственной персоной. — Прелестный городишко Санкт-Петербург, — я была вовсе не расположена продолжать знакомство. — Неплохой. Почему вы ушли? — Мне надоела ваша мышиная возня вокруг картины. По-моему, вы получили от меня исчерпывающую информацию. А я оттянулась по полной программе. — Только за ужин не заплатили, — он все-таки не удержался от укола. — Кому? — Мне. — Пришлите счет на галерею. Я наконец-то отклеилась от парапета и двинулась в сторону Невского. Алексей Алексеевич последовал за мной. В полном молчании мы прошли несколько кварталов и оказались на площади Ломоносова. Завидев вдали машину, я подняла руку. Титов посчитал это достаточным поводом, чтобы возобновить разговор. — Зачем? Я сам подвезу вас… — Обойдусь, — бросила я, но руку все же опустила. — Мне не трудно. Чего уж трудного: за нашими спинами маячила вереница джипов и намозоливший мне глаза “Мерседес”. — Я предпочитаю передвигаться без эскорта. Титов воспринял это как руководство к действию. Он подошел к телохранителям, что-то сказал им, и спустя минуту джипы развернулись и отбыли в неизвестном направлении. Титов приветливо распахнул дверцу, и я, проклиная себя за слабость к красивой жизни, снова устроилась на сиденье. — Куда? — спросил у меня Титов. |