Книга Битвы божьих коровок, страница 11 – Виктория Платова

Фильм назывался “Крысятник”. Подобного дерьма Пацюк в жизни не видел! Кроме того, его бесило, что в названии явно просматривалось нечто созвучное его собственной фамилии. Один набор героев мог довести обывателя до блевотины: куча гомосеков, по которым уже давно исстрадался электрический стул; мамаша-извращенка, оттрахавшая собственного сыночка, а также извращенка-дочура — рабыня инвалидного кресла и садомазохистических комплексов. А на верхней строчке хит-парада прочно обосновался старый хрен папочка. Это полуторачасовое секс-действо так обрыдло Пацюку, что, добравшись наконец до финала, он испытал чувство, близкое к оргазму.

Козел ты козел, Франсуа Озон, мрачно думал Пацюк, глядя на экран. Из-за таких вот шедевров люди выходят на улицы, назначают “бархатные революции” на понедельник и громят видеопрокаты.

После того как Пацюк отдышался и смыл под душем впечатления от срамной киношки, пришла очередь китаез. Гонконгских оборотней звали Чинг Сю Танг и Вонг Кар Вай. Малыша Сю Егор схавал не подавившись, а чертов Вонг снова заставил его напрячься. Никаких изысканных, бесшумных, как веер, ходов, к которым стажер так привык в своих обожаемых японских детективах. Торжество смазанного изображения, тупейшее мочилово! Одна радость — косоглазые пачками отправлялись на тот свет, прямиком в преисподнюю, в своем зашморганном “Чанкинском экспрессе” <“Чанкинский экспресс” — фильм Вонг Кар Вая>.

Мысль о преисподней пришлась кстати: теперь, во всяком случае, Пацюк представлял себе, как выглядит ад. Что-то вроде кинотеатрика с “долби стерео”. Тебя садят на первый ряд, намертво привязывают к креслу, суют в зубы поп-корн и заставляют смотреть всю эту гонконгско-французскую мутотень нон-стопом.

Никакого отдыха, никакого перерыва. Ныне, присно и во веки веков.

Пацюк не подошел бы к этим кассетам и на расстояние пушечного выстрела, если бы… Если бы на ребре обложек не было товарного знака Мицуко. Он заприметил его сразу же, еще в логове самоубийцы: отпечаток губ, оттиск помады, черной и пепельной, намек на поцелуй. Этими поцелуями — двумя черными и двумя пепельными — были украшены все четыре дерьмовинки. Зачем она это сделала — непонятно. Хорошо, если просто пробовала цвета… А если помечала таким образом свои кинематографические пристрастия? Что ж, приходится признать, что вкус у Мицуко не ахти, но с ним нужно считаться.

Нужно быть подкованным на все четыре копыта, если хочешь хотя бы приблизиться к экзотическому цветку. А цветок этот вполне может оказаться плотоядным и вполне может держать патрон в стволе, пардон, в тычинке.

С такими вот кисло-сладкими мыслями о Мицуко Георгий Вениаминович Пацюк погрузился в недолгий сон. И весь остаток ночи его преследовали узкие китайские черепа с французскими инвалидными креслами в глазницах.

…Он проснулся от назойливого телефонного звонка и по привычке взглянул на будильник.

Семь тридцать.

Семь тридцать — и суббота. Семь тридцать — и законный, гарантированный Конституцией выходной. Интересно, какой хмырь смеет беспокоить его в такую рань?!

На другом конце провода оказалась забитая сестра самоубийцы, и это сразу же привело Патока в чувство. Ты бы еще в четыре утра позвонила, недовольно подумал он, ты бы еще с вечера начала меня мучить!.. Но секундой позже он сообразил: людишки от сохи всегда поднимаются рано, по указке какого-нибудь облезлого петуха. Семь тридцать для них — разгар рабочего дня, выдоенные коровы, выгулянные козы и прополотые грядки. И засеянная пашня.

— Что-нибудь случилось, Настя? — вежливо спросил Пацюк.

— Да, — трагическим шепотом произнесла она. — Мне необходимо с вами встретиться. Я звонила вашему следователю в Управление… Но там никто не отвечает.

Интересно, а в Пентагон ты звонить не пробовала? Рискни, может быть, тебе ответят…

— Сегодня суббота, Настя. Вряд ли там кто-то появится.

— А вы?

— Я — тем более.

— Сегодня ночью я кое-что нашла. — Голос пастушки сполз на плач. — В квартире…

— Ну хорошо, — смилостивился Пацюк. — Давайте увидимся.

— Сейчас.

— По-моему, еще рано.

— Сейчас, — продолжала упрямиться Настя. Послать бы тебя куда подальше! Секунда — и Пацюк послал бы ее, кулачку недорезанную, но вовремя вспомнил, что она является тем самым живцом, которого должен захватить обворожительный, умело накрашенный ротик Мицуко.

— Хорошо, сделаем вот что. — Спросонья стажер соображал туго. — Подъезжайте к “Адриатике”. Я буду там через полчаса.

Крошечная “Адриатика” работала круглосуточно и располагалась всего лишь в квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.

— А что это — “Адриатика”? — спросила Настя.

— Кафе на Старо-Петергофском. Напротив кинотеатра “Москва”.

— Хорошо… Я буду.

Пацюк выматерил короткие гудки в трубке и отправился в ванную: скоблить заросшую от непомерных кинематографических впечатлений физиономию. Но стоило ему намылить щеки, как снова раздался звонок.

Проклятая деревенщина никак не хотела уняться!

— Что-нибудь еще? — буркнул Пацюк.

— Да… Я не знаю, где это — кинотеатр “Москва”. Черт возьми, она же приезжая, как он мог забыть! Все эти “Адриатики” вкупе с “Москвой” и Старо-Петергофским проспектом для нее пустой звук.

— Ладно. Ждите меня дома. Я за вами заеду…

…Пацюк подхватил Настю у подъезда: она бросилась к нему, как к давнему знакомому, и даже приветственно подняла руку.

— Раз уж мы встретились, давайте поедем куда-нибудь позавтракаем, — предложил он. И Настя согласилась.

Через полчаса мытарств они нашли наконец-то приличную забегаловку с многообещающим названием “Камасутра”. Интерьер забегаловки полностью соответствовал названию: из всех щелей перло индийскими благовониями, а из замаскированных в пальмовых листьях колонок неслись заунывные звуки — какой-то очередной Рави Шанкар, язви его в душу, медитировал на ситаре <Ситар — индийский музыкальный инструмент>.

Пацюк покорился неизбежному и заказал себе свинину с рисом и ананасами (“пелло” — именно так значилось это блюдо в меню; “пелло” — палач убогого копеечного бюджетника)! Дама же довольствовалась кокосовым молоком.

— Ну, что произошло? — добродушно спросил у Насти Пацюк, отправив в пасть кусок свинины.

Настя сделала маленький глоток и тотчас же отставила стакан.

— Знаете, вы доедайте, а я подожду вас в машине.

— Не понял…

Впрочем, и понимать тут было нечего, стоило только перехватить Настин взгляд.

Скульптурные экзерсисы, стоящие на окне и в нишах, — вот что ее смущало. Весьма пикантные иллюстрации к “Камасутре”. Все подоконники были уставлены статуэтками совокупляющихся индусов: какой-то старательный выпускник Академии художеств довольно удачно скопировал самые распространенные позы из библии секса.