Онлайн книга «Красношейка»
верность долгу и ночью и днем. В этих искрах, что ярко сияют, — память нашей любимой земли, долгий труд и борьба вековая, та, что прадеды наши вели. Видишь битвы отцов за свободу, их геройскую гибель в бою, видишь лица героев народа, что погибли за землю свою. И людей, чья суровая доля — тяжкий труд в этом крае снегов — закалила их силу и волю — для сраженья за землю отцов. Так сияют для каждого сердца из преданий далеких веков имена благородных норвежцев, подвиг наших с тобой земляков. Но всех краше и ярче — кто поднял красно-желтый пылающий флаг; это имя мы любим и помним: Видкун Квислинг — наш славный вожак. Потом он замолчал и уставился в темное окно. Хелена понимала, что его мысли где-то далеко, и не стала его отвлекать. Она положила руку ему на грудь. Та-да, та-да, та-да. Как будто кто-то гнался за ними по рельсам, чтобы схватить и вернуть обратно. Она боялась. Не столько неизвестности, которая ожидала их впереди, сколько этого неизвестного человека, к которому она сейчас прижималась. Теперь, когда он был так близко, все то, что ей виделось в нем на расстоянии, куда-то пропадало. Она хотела услышать, как бьется его сердце, но колеса так грохотали, что оставалось просто поверить, что там внутри есть сердце. Она улыбнулась самой себе и почувствовала радостный трепет внутри. Какое милое, прекрасное безумие! Она совершенно ничего не знает о нем — он совсем ничего о себе не рассказывал, кроме разве что этих историй. От его куртки пахло сыростью, и она вдруг подумала, что так должна пахнуть форма солдата, который какое-то время пролежал мертвым на поле боя. Или даже в могиле. Откуда эти мысли? Она так долго была в напряжении, что только сейчас поняла, как сильно устала. — Спи, — сказал он, будто в ответ на ее мысли. — Да. — Ей показалось, что, когда она погрузилась в сон, где-то вдали послышалась сирена воздушной тревоги. — А? Она услышала свой собственный голос, почувствовала, как Урия трясет ее, и быстро проснулась. — Будьте добры, билеты. — А, — только и могла сказать она. Она пыталась взять себя в руки, но заметила, как контролер подозрительно на нее косился, пока она лихорадочно искала билет в сумочке. Наконец она нашла те два желтых билета, купленных ею на вокзале в Вене, и протянула их контролеру. Он просматривал билеты, покачиваясь в такт движению поезда. Несколько дольше обычного, Хелене это не нравилось. — Едете в Париж? — спросил он. — Вместе? — Да, — ответил Урия. Контролер — пожилой мужчина — внимательно посмотрел на них. — Вы не австриец, как я слышу. — Нет, норвежец. — А, Норвегия. Там, говорят, очень красиво. — Да, спасибо. Это верно. — И вы, значит, добровольно пошли воевать за Гитлера? — Да, я был на Восточном фронте. На севере. — Неужели? И где же на севере? — Под Ленинградом. — Хм. А сейчас едете в Париж. Вместе с вашей…? — Подругой. — Да, именно, подругой. По увольнительным? — Да. Контролер пробил билеты — Из Вены? — спросил он Хелену, протягивая билеты ей. Она кивнула. — Я вижу, вы католичка. — Он показал на крестик, который висел поверх блузки. — Моя жена тоже католичка. Он откинулся назад и выглянул в коридор. Потом снова обратился к норвежцу: — Ваша подруга показывала вам собор Святого Стефана в Вене? — Нет. Я лежал в госпитале, поэтому города особенно не видел. — Да-да. В католическом госпитале? — Да. Госпиталь Рудо… — Да, — оборвала его Хелена. — Католический госпиталь. — Хм. «Почему он не уходит?» — подумала Хелена. Контролер снова откашлялся. — Да? — наконец спросил его Урия. — Это не мое дело, но я надеюсь, вы не забыли с собой документы о том, что у вас есть разрешение? — Документы? — переспросила Хелена. Она два раза ездила во Францию с отцом, и им никогда не было нужно ничего, кроме паспортов. — Да, у вас, скорее всего, не будет никаких проблем, фройляйн, но вашему другу в форме необходимы бумаги о том, где расположена его часть и куда он направляется. — Ну конечно, у нас есть с собой документы, — ответила она. — Вы же не думаете, что мы поедем без них? — Нет-нет, что вы, — поспешил сказать контролер. — Просто хотел напомнить. Потому что всего пару дней назад… — он быстро посмотрел на норвежца, — задержали молодого человека, у которого, по всей видимости, не было при себе какого-то распоряжения, его сочли дезертиром, схватили на перроне и расстреляли. — Вы шутите? — Увы. Не хочу пугать вас, но война есть война. Но если у вас все в порядке, то вам не стоит ни о чем беспокоиться, когда мы будем пересекать немецкую границу после Зальцбурга. Вагон немного качнулся, контролер, чтобы не упасть, вцепился в дверную раму. Трое молча смотрели друг на друга. — Значит, первая проверка будет тогда? — спросил Урия наконец. — После Зальцбурга? Контролер кивнул. — Спасибо, — сказал Урия. Контролер откашлялся: — У меня тоже был сын, ваш ровесник. Он погиб на Восточном фронте, на Днепре. — Мои соболезнования. — Ну, извините, что разбудил вас, фройляйн. Мин герр. Он взял под козырек и пошел дальше. Хелена посмотрела на дверь. Потом закрыла лицо руками. — Ну почему я такая дура! — всхлипывала она. — Ну, ну. — Он обнял ее за плечи. — Это я должен был подумать о документах. Я же должен был знать, что мне нельзя просто так бродить по стране. — А если ты расскажешь им о болезни и о том, что хочешь поехать в Париж? Это же часть Третьего рейха, это же… — Тогда они позвонят в госпиталь, Брокхард скажет, что я сбежал. Она прижалась к нему и зарыдала еще сильнее. Он погладил ее по длинным русым волосам. — К тому же я должен был понимать, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал он. — Я имею в виду: я и сестра Хелена — в Париже? — Она почувствовала, что сейчас он улыбается. — Нет, скоро я проснусь в больничной койке и подумаю, что все просто сон. И буду рад, когда ты принесешь мне завтрак. К тому же завтра у тебя ночное дежурство, не забыла? И тогда я расскажу тебе про то, как однажды Даниель стащил у шведов три дневных пайка. |