Книга Худшее из зол, страница 38 – Мартин Уэйтс

Потом вернуться домой, принять душ. Поесть.

Узнать, есть ли новости.

Она переоделась, нашла кроссовки. Надо сломать эту рутину, постараться, чтобы этот день отличался от нескольких предыдущих. Сделать так, чтобы в этот день что-то начало происходить.

Что-то такое, что изменит ее нынешнее состояние.

Донован сидел на каменной ступеньке у подножия памятника лорду Грею в центре Ньюкасла и ждал.

Перебирал в памяти события последних суток.

В субботу вечером они доцеловались до того, что прибежали к нему в гостиницу, поспешно разделись и, как голодные, набросились друг на друга. Со страстью, даже какой-то яростью. Когда случайно их глаза встречались, они тут же отводили их в сторону.

Потом, вымотанные, лежали рядом, не касаясь друг друга. Мария подобралась к нему, заглянула в глаза. Улыбнулась.

— Что-нибудь не так?

— Нет, все нормально. — Он вздохнул, скользнул по ней взглядом, выдавил улыбку.

— Ты уверен? — Она погладила его по щеке.

Он снова вздохнул, накрыл ее руку своей.

— Это как… не знаю, как сказать… застало меня врасплох. Все эти годы… Наверное, я не был к этому готов.

— Считаешь, к этому можно подготовиться?

Он не мог объяснить. Не то чтобы ему не давали покоя мысли о жене, с которой он не живет, — ему казалось, что на него отовсюду глядят глаза сына и оценивают его действия. Он стряхнул наваждение, отдавшись животной страсти, но теперь, когда все закончилось, наваждение вернулось. Он почему-то чувствовал, что в какой-то степени разочаровал сына. Будто тот такого от него не ожидал.

Она смотрела на него, не требуя ответа, а он отводил взгляд.

— Не переживай, — сказала она, убирая руку, — совсем необязательно это повторять. Хочешь — давай сделаем вид, что между нами ничего не произошло.

И начала выбираться из постели.

— Не уходи.

Она села, посмотрела на него.

На этот раз он нашел в себе мужество не отводить взгляд.

— С тех пор как я расстался с женой, у меня ничего такого не было.

— Ты об этом говорил.

— Я будто старался освободиться от оков. Я не… это… — Он вздохнул, посмотрел куда-то в сторону. — Мне трудно об этом говорить.

— И не надо. — Мария прилегла рядом.

Он посмотрел на нее, на ее обнаженное тело, словно впервые, после того как они ворвались в комнату, по-настоящему ее увидел. Он почувствовал не просто вожделение и похоть — внутри зрело нечто такое, чему он не находил названия.

— До чего же ты красивая, — выдохнул он, глядя ей в лицо.

Она улыбнулась, потрепала его по щеке:

— Ты тоже.

Они прижались друг к другу губами. Сначала нерешительно, потом все сильнее пробуждалось желание.

Нежность, ласки — взгляды, улыбки. Молча — слова были лишними.

Нагота становилась глубже. Он почувствовал, что куда-то исчезает чувство вины, уступая место близости, одновременно прекрасной и невероятно сильной.

На него из всех углов больше не смотрели укоризненные глаза сына.

Мария, закрыв глаза и запрокинув голову, что-то прошептала одними губами.

— Ты плачешь, — с улыбкой тихо сказала она, посмотрев на него.

Донован улыбнулся в ответ, зарылся лицом в ее волосах.

И почувствовал, что больше не одинок. Внутри поднялась теплая волна нежности, любви и накрыла с головой.

Потом они лежали рядом, проводя пальцами по неостывшей после этого акта любви коже.

В темноте лица, тела трудноразличимых оттенков серого цвета. Ночные разговоры. Разговоры между любящими людьми.

— Да, — начал Донован, — долго же мы с тобой к этому шли.

— В редакции и раньше были убеждены, что мы любовники. Говорили, что мы слишком близки, чтобы быть просто друзьями. — Мария улыбнулась. — Придется сообщить, что они не ошибались.

— Но мы ведь жутко друг с другом заигрывали, правда? — улыбнулся Донован.

— Мне кажется, мы по-другому и не общались.

Так проявлялись их особые отношения. В «Геральде» на них обоих возлагали большие надежды. Они подружились сразу и оставались друзьями до тех пор, пока Донован не отрезал себя от остального мира.

Мария прижалась к нему сильнее.

— Ты меня хотел?

— Да, но не собирался к тебе с этим подъезжать. Потому что боялся, что мы перестанем быть друзьями, если переспим.

— А я в воображении представляла совершенно бесстыдные сцены, но понимала, что этого не должно случиться. Во-первых, ты был счастлив с женой.

Он не ответил, но она почувствовала, как под рукой напряглись его мышцы.

— Прости.

— Ничего.

Некоторое время они лежали молча.

— Может, вам все-таки стоит встретиться? — наконец спросила Мария.

Прежде чем ответить, он обвел глазами стены и потолок. Призраков не было. Наверное, прячутся, решил он. Прячутся в темноте.

Он вздохнул:

— Это очень трудно сделать. После… после того случая… я не мог… Она пробовала меня разговорить. Не отпускать от себя… Я иногда чувствовал, что просто на нее смотрю. Она тоже смотрела молча. Мы словно хотели приблизиться друг к другу, но что-то нас… всегда останавливало и вставало между нами. В конце концов я понял, что должен… уехать. Ради нас обоих.

Мария смотрела прямо перед собой, понимая, чего ему стоило заговорить. Она почти не дышала, опасаясь, что лишний взгляд и звук могут оборвать его исповедь.

— А Эбигейл?

— Она меня ненавидит. — Он горько вздохнул.

— Нет-нет, ты ошибаешься.

— Не ошибаюсь. Она считает, что я его люблю больше, чем ее, потому что… — Он покачал головой. — Но я не могу перестать надеяться… Я не сумел заставить ее себя понять. Она заявила, что в доме нас как будто по-прежнему четверо. Только один — призрак, который всех преследует. Мне пришлось уйти, чтобы там больше не было призраков.

— Два года. За два года многое могло измениться.

Снова повисло молчание.

— Знаешь, мне кажется, мы друг другу подходим, — перевела разговор Мария.

Донован улыбнулся, крепче прижал ее к себе.

— Я тоже так считаю.

Их снова накрыла волна страсти. Потом они снова лежали рядом, удовлетворенные, счастливые.

— Его так и не… — начала Мария, свернувшись клубочком в его объятиях. — Так и не нашли никаких следов?

— Никаких. — Он смотрел в потолок.