Книга Вопрос и ответ, страница 23 – Патрик Несс

Но ее нет.

Ее нет.

Я спрашиваю о ней мэра Прентисса всякий раз, когда мы видимся, но он твердит одно и то же: я должен ему доверять, мы не враги, если я ему доверюсь, все будет хорошо.

Но я продолжаю высматривать.

И ее нигде нет.

— Привет, девочка моя, — шепчу я на ухо Ангаррад, седлая ее в конце дня. Мы с ней здорово ладим: я уже гораздо лучше езжу, лучше разговариваю с ней, лучше угадываю ее настроения. Мне больше не страшно сидеть в седле, а ей не страшно меня возить. Утром я угостил ее яблоком, а она в ответ потрепала зубами мои волосы — как бутто я тоже лошадь.

Жеребенок, говорит она, когда я сажусь в седло. Мы с Дейви отправляемся в обратный путь.

— Ангаррад, — говорю я, подаваясь вперед в седле, потомушто лошадям, как я уже понял, это важно: постоянно чувствовать, что все на месте, что стадо рядом.

Больше всего на свете лошади не любят одиночество.

Жеребенок, повторяет она.

— Ангаррад, — повторяю я.

— Эй, ушлепок, хватит уже! Может, еще женишься на… — Он умолкает, а потом вдруг переходит на шепот: — Черт подери! Ты только глянь!

Я поднимаю голову.

Из магазина выходят женщины.

Их четверо, они идут тесной группой. Мы знаем, что им недавно разрешили выходить на улицу, но они выходят только днем, пока мы с Дейви работаем в монастыре, поэтому возвращаемся мы всегда в город мужчин, где от женщин остаются лишь воспоминания и сплетни.

Я давнымдавно не видел их вблизи — только в окнах или с колокольни.

Они в кофтах с длинными рукавами и длинных юбках — раньше вроде были покороче, — и волосы у всех убраны в одинаковые пучки. Они с тревогой поглядывают на солдат, выстроившихся вдоль улицы, и на нас с Дейви тоже, — мы все внимательно смотрим, как они спускаются по ступенькам магазина.

Они по-прежнему излучают тишину, от которой щемит в груди, и, пока Дейви не смотрит, я быстренько вытираю глаза.

Потомушто ее среди них нет.

— Опаздывают, — очень тихо говорит Дейви. Похоже, он тоже давнымдавно не видел женщин. — Им полагается быть дома до захода сонца.

Они проходят мимо, крепко прижимая к себе свертки, и уходят в сторону женского квартала. В груди у меня все сжимается, горло сдавливает.

Потомушто среди них нет ее.

И тут я снова понимаю…

С новой силой осознаю, насколько…

И мой Шум мигом превращается в кашу.

Мэр Прентисс использует ее, чтобы держать меня в узде. Ну конечно, это любому идиоту ясно! Если я не буду выполнять его приказы, он убьет ее. Если я попытаюсь сбежать, он убьет ее. Если я сделаю что-нибудь с Дейви, он убьет ее.

Если уже не убил.

Мой Шум чернеет.

Нет, она жива, надо верить.

Она могла быть здесь, идти по этой самой улице вместе с другими женщинами.

Только живи, думаю я. Пожалста, пожалста, пожалста, только живи.

Мы с мэром Леджером ужинаем. Я стою у узкого окошка в колокольне и высматриваю внизу Виолу, стараясь не обращать внимания на РЁВ.

Мэр Леджер был прав. В городе столько мужчин, что, как только лекарство прекратило действовать, различить Шум отдельных людей в общем грохоте стало нельзя. Это все равно что попытаться услышать каплю воды в бурной реке. Шум мужчин превратился в единую стену звука, где все так смешалось, что ничего нельзя не разобрать. Это сплошной

Но вапщето терпеть можно, если привыкнуть. Слова, мысли и чувства мэра Леджера в его собственном сером Шуме почему-то даже больше отвлекают.

— Совершенно верно, — говорит он, поглаживая живот. — Человек способен мыслить. Толпа — нет.

— Армия тоже способна.

— Только если у нее есть голова.

С этими словами мэр Леджер выглядывает в соседнее окно. По площади едет на коне мэр Прентисс, а за ним, внимательно слушая приказы, — мистер Хаммар, мистер Тейт, мистер Морган и мистер О’Хара.

— Пособнички, — говорит мэр Леджер.

В его Шуме даже как бутто проскальзывает нотка зависти.

Мэр Прентисс спешивается, отдает поводья мистеру Тейту и скрывается в соборе.

Не проходит и двух минут, как нашу дверь отпирают.

— Тебя ждет президент, — говорит мистер Коллинз.

— Одну минуту, Тодд. — Мэр открывает ящик и заглядывает внутрь.

Мы в подвале собора, куда мистер Коллинз тычками спустил меня по лестнице за главным залом. Я молча стою, гадая, какую часть моего ужина успеет съесть мэр Леджер, пока мы тут разговариваем.

Мэр Прентисс вскрывает новый ящик.

— Президент Прентисс, — поправляет он меня, не поднимая глаз. — Постарайся уже запомнить. — Он выпрямляется. — Раньше здесь хранили вино. Куда больше, чем необходимо для причастия.

Я все молчу. Он с удивлением смотрит на меня:

— Что же ты не спрашиваешь?

— О чем? — не понимаю я.

— Как же, о лекарстве, Тодд! — восклицает он, ударив по одному из ящиков кулаком. — Мои люди изъяли у горожан все запасы — до последней пилюли. И все это теперь здесь. — Он вынимает из ящика пузырек, открывает крышку и достает маленькую белую пилюлю. — Разве тебе никогда не хотелось узнать, почему я не даю лекарство ни тебе, ни Дэвиду?

Я переступаю с ноги на ногу:

— Это наказание?

Мэр качает головой.

— Мистер Леджер все еще нервничает?

Я пожимаю плечами:

— Немного. Иногда.

— Они изобрели лекарство, — говорит мэр, — а потом стали от него зависеть. — Он указывает на бесконечные ряды ящиков. — И если я отберу у них все, в чем они так нуждаются…

Он кладет пилюлю в карман и поворачивается ко мне почти полностью, широко улыбаясь.

— Вы что-то хотели? — бормочу я.

— Ты что же, в самом деле, забыл?

— О чем?

Помолчав, мэр говорит:

— С днем рождения, Тодд!

От удивления я разеваю рот. Все шире и шире.

— Ты родился четыре дня назад, — продолжает мэр. — И ни словом об этом не обмолвился. Я, признаться, удивлен.

Поверить не могу. Я начисто забыл о собственном дне рождении!

— Праздновать незачем, — говорит мэр, — ведь мы оба знаем, что ты уже стал мужчиной, не так ли?

Я снова вызываю в памяти убийство Аарона.