Книга Браслет из города ацтеков, страница 47 – Екатерина Лесина

– Теперь ты видишь, что я действительно безумен, – Адам нежно провел рукой по пушистому серому шарфу. – И меня лучше изолировать.

– Тебя лучше уложить в кровать.

И остаться поблизости, потому что теперь Дашка не имеет права уйти. А может, и вправду позвонить врачу? Визитка ведь сохранилась. Просто звонок. Просто вопрос. Адам, конечно, не опасен, но вдруг ему хуже стало.

Но врач настоит на визите, а потом порекомендует госпитализацию.

Нельзя.

– Ты можешь сесть туда, – Адам указал на кожаное кресло, за спинкой которого возвышался светильник с желтым абажуром. – Это моя старая квартира. Мне так легче.

Он присел на край дивана и положил руки на колени. Узкие ладони, длинные музыкальные пальцы. Подрагивающие мизинцы.

– Еще со мной случаются галлюцинации.

– Ты видишь Яну?

Немудрено. Она же везде. Это не комната – склеп, в котором не место живым. Но Адам – не жив в полной мере. А значит, пусть сам решает.

– Осязаю. Но бывают и видения. И еще звуковые. Последние особенно неприятны. Шум в голове мешает думать. Я не говорил тебе, поскольку опасался снова оказаться в больнице. Я убеждал себя, что не представляю опасности для окружающих.

Мертвый его тон пугал Дашку сильнее, чем все увиденное в этой комнате.

– Однако сегодня я хотел тебя ударить. Или не только ударить? Не знаю, эти эмоции мне не знакомы, поэтому я затрудняюсь их интерпретировать. Но ясно одно, я более агрессивен, чем сам полагал. Следовательно, меня необходимо изолировать.

– А похороны как же?

Он ведь прав, так зачем Дашка перечит? Надо поддержать. Убедить. Так будет лучше для всех.

– Кажется, я переоценил свои способности к самоконтролю, – Адам вымученно улыбнулся. – Ты сама найдешь его. В твоей системе координат появилась еще одна точка. Вторая жертва.

– Ты пойдешь со мной на похороны Переславиной.

– Я задействовал старые связи. Это оказалось проще, чем я предполагал. Парень. Двадцать два года. Профессиональный боксер-легковес.

– Слышишь? Ты пойдешь со мной на похороны Переславиной!

– Вырезанное сердце укладывается в схему.

– Адам!

– Ты должна дослушать. Это важно. Гематомы на теле почти исчезли, следовательно, получены от недели до полутора назад. Характер расположения указывает на тесное контактное взаимодействие, вероятно, поединок.

– Ты сам сказал, что парень – боксер.

– Перчатки снижают травматичность удара. В тот раз их не было.

– Дворовая драка?

Адам покачал головой, сложил руки и упер указательные пальцы в подбородок.

– Нет. Это был честный поединок. Но без перчаток. Он выбирал. Проверял будущую жертву. Ему нужен был воин. Кто-то, достойный высокой чести.

Чтобы понять ненормального, нужно самому быть ненормальным.

– Найди, где жертва тренировалась. Или в каких соревнованиях участвовала. Вряд ли он бы стал искать воина на улице.

Этот совет был разумен. Дашка все сделает, но завтра. Сегодняшний день следовало закончить. И Дашка сказала:

– Ложись спать.

– В последнее время я не могу заснуть. И не хочу. Когда засыпаю, то оказываюсь в больнице. Дарья, почему возвращаются именно эти воспоминания? Почему больница, а не… не то, что было до нее?

Наверное, потому, что страх сильнее любви, даже такой патологически болезненной, как у Адама. Но Дарья не скажет ему. Она просто побудет рядом.

Она нашла человека, который и вправду нуждается в ней. А розы – это так, пустяк.

– Ложись. Я посижу с тобой. Сегодня кошмары не придут.

– Твое утверждение лишено смысла.

– Проверь, Адам. Просто проверь.

Воды в бутылке почти не осталось, а в голосе Московцева появилась сиплость. Да и сам он выглядел усталым, но продолжал говорить, цепляясь за слова, как за спасательный круг.

Вась-Вася с тоской подумал, что эту исповедь предстоит прослушать не раз и не два.

И экспертизу еще делать… хорошо, не Вась-Васе.

– Развод случился. Он был неминуем изначально, и странно, что лишь я понимал это. Митю считали сволочью, бросившей жену и ребенка ради молоденькой лаборантки. Инну – жертвой. Ее жалели и отчасти испортили этой жалостью. Инна начала пить. Ей довольно долго удавалось скрывать это. Ее вспышки раздражения, подавленность и регулярные головные боли списывали на нервное расстройство. Я же внезапно оказался отдален от обоих. Инна не желала знать меня, поскольку я был напоминанием о Мите, он же избегал, опасаясь упреков. Я не смел настаивать, хотя, видит Бог, сейчас повел бы себя иначе. Возможно, мне удалось бы остановить ее на краю пропасти, в которую Инна превратила собственную жизнь. У Мити тоже не все ладилось. Новая супруга оказалась совсем уж новой, у нее были свои привычки, которые она не желала менять, но притом со страстью неофита пыталась перевоспитать Митю. Родившийся ребенок не сгладил, а лишь усугубил проблему. Думаю, Егор служил постоянным напоминанием Мите о брошенном Ванечке и раздражал совесть, как некогда сам Ванечка возбуждал ревность. Люди – странные существа, весьма нестойкие в своих эмоциях.

Московцев сделал паузу, и на экране появились новые фотографии.

Знакомая уже женщина, но в растянутой кофте с крупными пуговицами. На руках ее сидит белокурый мальчишка с неправдоподобно светлыми глазами. Мальчишка хмур. Пальцы его вцепились в рукава кофты, а на лице матери застыло выражение растерянное и виноватое.

Следующий снимок – молоденькая круглая девочка. Она светится от радости и нежно прижимает к груди сверток. Мужчина, замерший за ее спиной, насторожен, в камеру глядит недоверчиво, и видно, что ему не по душе идея запечатлеть себя для вечности.

Еще фотографии. Долговязый парнишка с портфелем. Его легко узнать по взгляду и выражению лица. Настороженное, как у давешнего мужчины. И сходство обоих – лучшее свидетельство родства.

А вот второй, Егор, похож на мать. Круглолиц и голубоглаз. Волосы его с возрастом потемнели и закурчавились, а на подбородке появилась трогательная ямочка.

– Ванечке было десять, когда Инна умерла, – тусклый голос Московцева оживлял галерею незнакомых лиц. – Она вышла на крышу и шагнула вниз, не сумев выбрать между мужем и сыном. Осиротели оба. Вскрытие показало, что Инна была пьяна, да и Ванечкины рассказы добавили ясности. Инночкина смерть стала ударом по нашей совести. А злые духи Ушмаля получили еще одну жертву. Однако, помимо вопросов морально-этических, возникли и практические. Я был удивлен, когда Митя забрал Ванечку в семью. Признаться, мне казалось, что он отправит мальчика в детский дом, раз и навсегда избавившись от докуки. Но выяснилось, я недооценил великодушие Светочки. Она потребовала от Мити заняться сыном. И Митя, раздавленный совестью, не посмел перечить. Вы уж, верно, догадываетесь, что из этой затеи не вышло ничего хорошего.