Онлайн книга «Браслет из города ацтеков»
|
– А подвезите, – он назвал адрес и, пока ехали, курил, прямо в салоне, не обращая внимания на нервную адвокатскую физию. Ничего, потерпит. Вылез у подъезда, задрал голову, вычисляя нужное окно. Поднимался, перепрыгивая через ступеньку, и в дверь не звонил – стучал. Фанера гудела под кулаком. – Тебя отпустили? – спросила Анна, открыв дверь. – Не рада? А если и так? Если она не захочет с уродом и убийцей связываться? И вообще с ним, с Переславиным, который нагл и невоспитан? – Я боялась, что тебя посадят, – она отстранилась, пропуская в тесный коридор. – Кофе будешь? Или чай? – Все буду. Тоска, щелкнув зубами, улеглась за порогом. Ее пугал тонкий цветочный аромат, исходивший от Анны. И Переславин, наклонившись, втянул этот запах, мечтая весь, от макушки до пяток, им пропитаться. – Ань, я человека убил, – он стянул пальто и кинул в угол. Она подняла и повесила на крючок. – Я знаю, что он заслужил. Он маньяк. Он дочку мою… псих. Убийца. А тут вот, – Переславин прижал ладошку Анны к груди. – Вот тут гадко. Почему так? – Потому что ты не маньяк и не псих, – серьезно ответила она. – Пойдем. Тебе отдохнуть надо. – Ты от меня не сбежишь? Я не позволю. То, что этот придурок тогда наговорил… Ань, это глупости все. Я ж не ребенок на такие разводки. Мне просто плохо было. И сейчас тоже. Не уходи? – Не уйду. Тоска заскулила за дверью. Люди не открыли. Лиске вкололи что-то, от чего Лиска перестала плакать, только икала громко и глупо. А Вась-Вася, передав ее в холодные руки бывшей подруги, исчез. У подруги подергивалась щека и волосы дыбом стояли, а на шее наливались черничные пятна синяков. Красиво. На ожерелье похоже. Лиска тоже ожерелье сделает. Соберет много-много бусинок и нанижет на леску. Будет носить… – Ты давай приляг, – в пятый раз повторила Дашка, пытаясь положить Лиску. И Лиска легла, но тут же встала. Когда лежишь – икается плохо. – Он умер! – Умер, – Дашка устала укладывать и сама села, на пол. Ноги скрестила по-турецки и шею ладонью обхватила, скрывая синяки. – Он же отпустил меня! И нож бросил. А они выстрелили. Зачем? – Затем. Это неправильно! Убивать, если сдался. Лиска ведь обещала, что его не тронут… – Так лучше для всех, – тихо сказала Дашка. Для кого? Для них? Для Вась-Васи? Для этого громилы, который шел убивать и убил. Или для равнодушного типа, спокойно наблюдавшего за всеми. – Его бы судили. И тогда либо признали бы вменяемым и заперли пожизненно… Дашка говорит медленно, точно опасается, что до Лиски быстрая речь плохо доходит. – …и остаток дней он провел бы в клетке. Либо признали бы невменяемым. А это еще хуже. Его заперли бы не в такой лощеной больнице, в которую он отца поместил. В государственном учреждении для особо опасных психов. И лечили бы. Сейчас хорошие лекарства выпускают. Пара лет – и нет человека. Есть оболочка, которая способна разве что шнурки завязывать и ложку в руке держать. Почему она настолько жестока? Лиска знала ответ: потому что хочет, чтобы Лиске стало легче. – А смерть – это точка. Точка-точка-запятая. За Лискиной спиной две смерти. И Вась-Вася. Он приедет. Лиска спросила, опасаясь, что этой запятой тоже предстоит переродиться в точку. Но Дашка, помассировав шею, сказала: – Приедет-приедет. Куда он денется. Он же любит тебя, по-настоящему. Ты только не убегай, ладно? Он хороший. И сало вкусно засаливает. Лиска знает. Она сама его научила, выдала мамин рецепт, и эта общая тайна стала первой связующей нитью между ней и Вась-Васей. Нить была протянута давно, но, если Лиске повезет, за годы не истончится. Все ведь можно восстановить. Или хотя бы попытаться. – Ложись. Закрывай глаза. Все будет хорошо, – пообещала Дашка. – У вас – точно. Ей было жаль эту рыжую встрепанную девчушку, которая потерялась между «хорошо» и «плохо». Ей, наверное, стократ сложнее, чем Дашке. Ей жизнь с нуля начинать. Так пусть получится хотя бы у кого-то. Дашка дождалась, когда девчонка, осоловевшая от успокоительного, заснет, и только тогда встала. Предстоял разговор, и неприятный. Дашка отложила бы его, но понимала, что, сколько ни откладывай, легче не станет. Так чего тянуть? Адам уже успел привести себя в порядок и выглядел даже чересчур нормально для человека, которого собирались убить. – Ты мне солгал, – Дашка подошла близко. И плевать ей, что этот псих не любит, когда нарушают его долбаную зону комфорта. – Ты видел его на кладбище! Ты сговорился с ним! Я не знаю как! И никто не узнает, но ты с ним сговорился! – Да. Кратко. Точно. Бессмысленно. Ну почему он даже не пытается отрицать? – Зачем, Адам? – Дашка отступила и остановилась, упершись спиной в стол. – Ты понимаешь, что это… это натуральный суицид. Снова, Адам. Ты же обещал. Вот что ей теперь делать? Забыть? Сделать вид, что все – случай случайный и на самом деле ничего страшного не произошло? А если он снова? Адам найдет способ, фантазия у него богатая. – Адам, скажи, ты понимаешь, что я должна сделать? – Поставить в известность лечащего врача. – Именно. Того придурка, который залез в эту гениальную голову и переворошил там все. И как знать, не от его ли лечения Адаму так плохо? – Ты испытываешь угрызения совести? – Адам подошел и встал рядом. Он повторил Дашкину позу, упершись ладонями в край стола и вытянув ноги. – Но данный вариант единственно возможен при нынешней ситуации. Я предпочел бы смерть. Но я сомневаюсь, что самостоятельно сумею убить себя. Следовательно, я должен или найти кого-то, или отказаться от данной мысли. До омерзения логичен. Почти как раньше. Ну почему он не совсем как раньше? – Постороннее вмешательство в данном случае необходимо, – подытожил Адам. – Сегодня я испытал желание убить человека. Я решил, что он причинил тебе вред. Я с трудом удержался. И я опасаюсь, что подобные вспышки повторятся. Мне будет легче, если я буду знать, что нахожусь под контролем до тех пор, пока сам не научусь контролировать подобные эмоции. – Это просто-напросто злость. – Для тебя. Для меня это – проблема. И выражение лица сосредоточенное. Правильно, Адам решает очередную головоломку, на сей раз – собственной жизни. – Я… – Дашка решилась. – Я найду тебе другого врача. Ладно? Это место мало походило на лечебницу. Оно было ярким, словно нарисованным детской акварелью. Лужайки. Клумбы. Скамеечки. Беседки. |