Онлайн книга «Вечная молодость графини»
|
– А в мире ином? Издевается? Не похоже. Глядит-то серьезно, как будто ждет откровения свыше. – Не знаю, – честно ответил Степушка. Девица кивнула и, положив на колено сумку, принялась в ней копаться. – Вы ведь узнаете ту, которая к вам приходила? Посмотрите, пожалуйста, на снимки. Степушка посмотрел. И еще раз посмотрел. И третий тоже, внимательно, потому как внутренний сторож, очистивший душу светом, ныне берег чистоту. – Н-не знаю… понимаете, она была в шляпке. Такой, которая с вуалью. И там поля вот так, вниз идут, лицо прикрывают. А еще у рубашки воротник широкий и… я не уверен! Они же похожи по телосложенью. Поверит ли? Поверила. Снимки забрала и поднялась. – Погодите! – Степушка вскочил вместе с нею. – Я знаю, у кого сейчас этот гребень! Заберите его себе, и она к вам придет. Только осторожнее! Это может быть опасно. И он быстро рассказал о второй встрече, о поезде на рельсах, о толпе и о собственном страхе и жадности, толкнувших на преступление. Он мог бы оправдаться, сказать, что не верил в эти мистические штучки, но не сказал. А гостья, слушавшая с преувеличенным вниманием, не стала попрекать и издеваться. Уже на пороге, проводив ее, Степушка вдруг спохватился: – Вы… вы простите. – Вас? Он мотнул головой, силясь уловить то, что вертелось на языке. – Нет. Вы злитесь на кого-то… из-за кого-то… простите его и станет легче. – Ты ошибся, – ответила она. – Я не на него злюсь, а на себя. – Тогда простите себя. Иначе жить не получится. Анечка смотрела на расческу. Сандаловое дерево, инкрустация пластинками бирюзы, ручка в виде прыгающего льва и волосы, застрявшие между зубьев. У Анечки никогда не выпадали волосы. И десны не кровили. И вообще прежде она не чувствовала себя настолько слабой. Хотелось одного: забраться в постель, лечь и уснуть. В школу надо. Там Кузька. И эта его, подружка, которая на год старше Анечки и Кузьки. Сегодня договорились поехать к Анечке. Анечка не может. Она звякнет Кузьке и скажет, что заболела. И ведь если соврет, то самую-самую малость… Нет, ехать надо. Она же хотела про Серегу проболтаться… Зачем? Чтобы посадили. Если Серегу посадят, то Анечка поедет в Англию. Господи, глупость какая. Зачем ей Англия? Мысли в голове запутались совершенно. Анечка умылась. Оделась. Поняла, что накраситься не сумеет, и вышла из дому. Забравшись в машину, забилась в угол и закрыла глаза. – С тобой все в порядке? – Серега приложил руку ко лбу. – Анька, ты же горячая вся! Илья, ей нельзя никуда ехать! Поворачивай домой. А лучше – в больницу. – Не хочу. Серегино присутствие рядом успокаивало. И ехать хорошо. Урчит мотор, машину покачивает, словно колыбель, и слабый аромат лимона щекочет ноздри. – Иди сюда, – Серега обнял и прижал к себе. – И не спорь. Надо вернуться. А вдруг это серьезно? Просто грипп. Анечка никогда не болела, чтобы серьезно и надолго. Даже в детстве. У Сереги туалетная вода резкая, чихать хочется, а от чихания в голове звенит. – Ну, совсем расклеилась, да? Нет. – Я сейчас мамке позвоню. И тетке. – Мне в школу надо. Возражать, прижавшись щекой к рукаву, удобно. И еще приятно, когда Серега по голове гладит. И вообще хорошо, что он есть. А она собиралась Серегу ментам сдать. Какая же она сволочь! Анечка хлюпнула носом, до того ей стало стыдно за свои планы. Серега же расценил слезы по-своему. – Ну не реви. Потом в школу пойдешь. И вообще, чего тебя туда потянуло вдруг? Любовь? Не любовь, но… Кузя забавный. Он Анечке совсем-совсем не подходит, но зато у него есть собака и друзья. А у Анечки друзей никогда не было. Игрушки вот были, а друзей – нет. – Будут. Все у тебя будет, обещаю. Ты только постарайся не заболеть, ладно? – Ладно, – Анечка закрыла глаза и призналась: – А я на тебя настучать хотела. Кузьке. У него сосед – мент. Он приходил в школу и спрашивал про Капуценко. Тогда я ничегошеньки не знала и теперь не знаю. Но если сказать, что ты меня просил… просил… – Алиби подтвердить? – шепотом подсказал Серега. – Если рассказать об этом, то меня станут подозревать? Анечка кивнула. Сейчас Серега разозлится и оттолкнет ее. И снова станет, как прежде. Большой-большой дом, где у каждого своя нора. В норах одиноко. И даже лисы живут семьями. – Зачем? – спросил Серега. – Я… я хотела, чтобы тетечка меня любила. Тебя ведь она любит. А я… я просто при тебе. И вообще… ты же ей родной. Серега нажал кнопку на панели, и стеклянная перегородка разделила салон на две части. – Я знаю. Я слышала, как папуля говорил, что если есть ребенок, то по закону треть имущества по-любому полагается. Это потому, что тетечка все Тынину завещала. А Тынин – сумасшедший. – Кто такой Тынин? Серега не сердится? Анечка бы на его месте очень рассердилась. – Это человек, который Таньку хоронил. Он сумасшедший, но тетечка все равно завещание на него написала. А папуля сказал, что суд отсудит, если родному ребенку. И что действовать надо быстро. Они хотят убить тетечку. Отстранившись, Серега взял Анечку за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза. – И давно ты знаешь? Она мотнула головой и едва не упала от этого движения. Серега удержал. – Я думала. Целый день думала. А потом мне гребень подарили. Он очень-очень красивый. – Кто подарил? – Дядька один. Он мерзкий. Он возле школы ждал и сказал, будто при Таньке гребень был и будто он дорогой. И вправду дорогой. А мне сон про него снился. – Я сам Танины вещи забирал, – глухо произнес Сергей. – Не было среди них гребня. Анька, ты дура. – Дура, – согласилась Анечка и снова закрыла глаза. Свет, проникающий через окна, причинял боль. – Ты… ты почему не рассказала? – Не знаю. А гребень очень-очень красивый! Правда. Я его под подушку спрятала. Только ты никому! Это тайна! И про тебя – тоже тайна. И про маму с папой. Ты говоришь, что рассказать надо. А кому? Тетечке? Но я маму люблю. И папу. И вообще все так странно. А мне хорошо. Нет, правда, хорошо! Поехали в школу?! Серега отказался. Он держал ее крепко, и Анечке было немного неудобно от этих объятий. И еще очень жарко. А потом пятки зачесались, но Серега не дал сапоги снять. Он сам вытащил Анечку из машины и, отмахнувшись от Ильи, затащил в дом. Помог раздеться, прогнав горничную, и уложил в постель. |