Онлайн книга «Вечная молодость графини»
|
А гребень забрал. Пообещал вернуть. Анечка поверила: Серега добрый. А она – сволочь. Но исправится. Обязательно исправится. Вот только поспит немного. – Выпей, – велела Ольга, протягивая пластиковый стаканчик. – Полегчает. И не психуй ты так, скоро вернемся. Адам принял стаканчик. Сделал несколько глотков и вывернул остаток на сиденье машины. – Что ты делаешь, урод?! – взвизгнул водитель, оборачиваясь. Ольга поспешила его успокоить. Адам же уставился в окно. Дорога тянулась вдоль желтых новостроек, которые с одной стороны подпирал пустырь, а с другой – куцый лесок. Блестели вымытые талым снегом ели, пыхтел трактор, увязший в грязи, провисли мокрыми нитками провода. Проходило оцепенение. Что бы там ни было в чае, но оно работало. Адам с удовлетворением отметил, что пульс его выровнялся и дыхание пришло в норму. Правда, появилась сонливость, но она – скорее норма для седативных средств. – Ты ведь помнишь, что делать, Адам? – спросила Ольга, поворачиваясь всем корпусом. Она привстала и оперлась на спинку сиденья локтями. – Ты ведь не станешь делать того, что меня расстроит? Водитель громко хмыкнул. Вероятно, он считал, что остался неузнанным. Адам зевнул и закрыл глаза. Разговаривать ему не хотелось. – Уверена, что не переборщила? – Уверена, – огрызнулась Ольга. – Он притворяется. Он у нас вообще знатный притворщик. Почему бы и нет? Мимикрия – одна из возможных стратегий выживания, и не самая плохая. Машина повернула налево. Звуки города стали громче, отчетливей. Потом направо. И снова налево. Выбранный путь соответствовал карте, следовательно, сюрпризов не предвиделось, что не могло не радовать. Наверное, странно радоваться собственной смерти, и психиатр непременно сказал бы что-нибудь умное по этому поводу. Но психиатра не было и больше не будет в жизни Адама, как и самой жизни. Остановка. Рука на плече, и раздражение, которое чувствуется за этим прикосновением. И подтверждая догадку, Ольга шипит: – Вставай! Идем! Серый куб ЗАГСа влажно поблескивает, и золоченые буквы горят на табличке ярко, почти ослепляя. Адам щурится, но прочитать ему не позволяют: водитель подталкивает в спину и шепчет, уже не скрывая злости: – Пошел! Адам не может сдвинуться с места, ноги словно приросли к шестигранной плитке, из стыков которой торчат стебельки травы. Слишком много чужого. Слишком много другого. И дышать. Психиатр учил дышать. Глубоко, чтобы до боли в ребрах, до воздушной пробки в горле, которую выталкиваешь с резким выдохом. И снова вдох. Первый шаг. Смотреть под ноги. Людей нет. Ничего нет. Плитка есть. Порог. Ступеньки с узкой золоченой каймой. Вдох-выдох. Все хорошо. Розовая крошка в искусственном граните, точно звезды впаяли. Иррациональная ассоциация говорит о высоком уровне эмоционального статуса, несмотря на седативное средство, полученное от Ольги. Ее партнер держится чересчур близко. Двери открываются. Внутри пахнет знакомо, цветами и свечами. И вонь их несколько снижает напряжение. Настолько, что Адам решается поднять взгляд. Зеркало во всю стену. Расчерчено ромбами, украшено золотыми гвоздиками, и кажется, что отражения приколотили к воде. У зеркала нервозно переминается дамочка в красном костюме. Прямая юбка морщит на бедрах, двубортный пиджак расходится на груди, грозя лопнуть. Судя по верхней пуговице, более темной, чем остальные, однажды угрозу он выполнил. Дамочка сидит на диете и врет себе, будто диета помогает. И в поддержание вранья натягивает старые вещи. Это глупо. – Мы к Наталье Юрьевне, – говорит Ольга гулким шепотом. – По поводу… – Да-да, – соглашается дамочка и широким жестом указывает на дверь с табличкой: «Администратор». – Мне надо в туалет, – Адам постарался сказать громко, но все равно голос утонул в громадине зала, только отражение на золоченых гвоздиках нервически дрогнуло. – Что? – переспросила Ольга. А дамочка брезгливо скривилась и забыла про то, что надо утягивать живот, который тотчас вспух тяжелым пузырем. – В туалет. Надо. Организм требует избавиться от избытка влаги. Адам пояснил охотно, получая странное удовольствие от того, как меняется лицо Ольги. – Физиологическая потребность, игнорировать которую неразумно. – Иди. Присмотри за ним… – Не стоит. Будет хорошо, если вы останетесь за дверью. Специфика моего психологического портрета требует уединения при некоторых процессах. Губы дамочки сошлись ярко-красной точкой, а грудь подпрыгнула, увеличив давление на пуговицу до предела. И водитель, видя гнев, схватил за руку, потянул куда-то вбок, шипя на ходу: – Да я тебе… В туалет заглянул и, убедившись, что окон нет, впихнул Адама внутрь. Белый кафель. Запах хлорки. Еще один зеркальный квадрат, на сей раз, правда, без гвоздей. Три кабинки. Рукомойник. – Вы здесь? – спросил Адам, не особо надеясь на удачу. Однако ближайшая дверь скрипнула, выпуская вчерашнего толстяка. Он явно нервничал. Но он пришел. Уже хорошо. – Вы… ты не передумал? – толстяк облизал губы. – Нет. Адаму немного жаль толстяка, которого посадят. Толстяк наивен. Он пришел убивать и вооружился вчерашним сценарием. И почти уверен, что останется безнаказанным, и знать не знает о подельнике Ольги. А подельник нервничает. И обязательно запомнит толстяка. И даст показания, открещиваясь от убийства. Нож лежал в пластиковом пакете. Длинная рукоять и еще более длинное лезвие. – В хозяйственном купил, – пояснил толстяк и смахнул пот. – Заехал и купил. Правильно? И еще вот перчатки. Он продемонстрировал руки в бледной оболочке хирургических перчаток. – Молодец, – похвалил Адам и снял пиджак, который аккуратно пристроил на угол дверцы. – Я… ты… тебе же не будет больно? Все-таки люди во многом алогичны. Какая разница, будет ли больно, если боль, как и жизнь – явление конечное? – Не будет. Адам повернулся боком и, указав на место под левым ребром. – Размахиваешься и бьешь. Проворачиваешь лезвие. Уходишь. Старайся не бежать. Выйдя, переоденься. Одежду сложи в пакет. Отвези в другой район. Сунь в контейнер для отходов. После отправишься к кинотеатру. Там в мусорном ведре или в урне посмотри билет. Их часто выбрасывают на выходе. Выбери сеанс, который приходится на данный временной отрезок. Если не видел этого фильма – посмотри. Он и билет – твое алиби. Толстяк кивал. |