Книга Драгоценности Жозефины, страница 52 – Алина Егорова

После наваристого украинского борща, пожарских котлет с картошкой и салатом друзей разморило. Идти куда-то по холоду месить грязь совершенно не хотелось.

– Пора, труба зовет или что обычно на стройках – гудок, гонг? В общем, неважно. Идем! – подбодрил Дворянкин, пинками выпихивая сонного товарища.

Несмотря на то, что первый день на новой работе был ознакомительным и оттого легким, новоиспеченные монтажники устали как собаки. Они обошли всю стройку, растянувшуюся на километр вдоль берега Финского залива. Там были коттеджи, здание пресс-центра, гостиница, Инженерный и Конюшенный корпуса, павильон переговоров. И все это в недостроенном состоянии, где им предстояло ударно потрудиться. Константиновский дворец во всем этом масштабном строительстве терялся и мерк, особенно будучи не отреставрированным и облаченным в леса.

Зашли они, конечно, и во дворец. Трехэтажный, с огромными залами, в которых уже вовсю трудились художники и реставраторы. С третьего этажа на смотровую площадку – открытую террасу, с которой просматривался весь парковый комплекс, – вела винтовая лестница. Перила у лестницы пока отсутствовали, так что навернуться на ней ничего не стоило. Виталий, едва встав на ступени, поскользнулся в неудобных резиновых сапогах и дальше идти не решился.

– Ступай, ступай, – напутствовал техник, – потом, может, такого шанса не представится. Здесь будет комната совещаний. Сами знаете кого.

Дворянкин с Гашенкером знали – им-то не знать, что в большую часть дворца будут иметь доступ лишь высокопоставленные чиновники и их гости, а обычным гражданам позволят посещать лишь немногие его помещения, выделенные под музей.

На смотровой площадке их вмиг просквозило ледяным мартовским ветром. Виталий попятился. Роман, не увидевший в голом парке ничего для себя интересного, тоже не стал задерживаться.

– Вы еще коллектор не видели! – спохватился техник.

– А что в коллекторе? – осторожно спросил Дворянкин – затронули животрепещущую тему.

– О! Коллектор – это нечто! Одна круговая кладка из красного кирпича, выполненная еще при Петре, чего стоит. Все разрушилось, а она, сволочь, осталась. Вот когда люди строить умели – когда за разгильдяйство сразу на дыбу.

– Так коллектор перестраивать не будут?

– Зачем же? Он выполнен на совесть, стоял почти триста лет, еще столько же простоит, в отличие от всего остального. К его стенам лотки прибьем, кабель проложим, трубы – отличное место для коммуникаций.

Это сообщение монтажников успокоило. Строительные лотки устанавливаются снаружи, а внутрь стены никто не полезет. Значит, у них все шансы добраться до шкатулки первыми. Осталось только получить туда наряд.

– А кто будет лотки устанавливать?

– Да кто окажется свободным, того и направят. А почему вы спрашиваете?

– Охота приложить руку к творению самого Петра. Я ведь коренной петербуржец, может, мой предок здесь кайлом махал? – нашелся Виталий.

– Это правильно, – техник улыбнулся своими татарскими глазами. – Люблю, когда почитают своих предков. И коренных петербуржцев тоже уважаю – нас так немного осталось.

На следующий день Дворянкина и Гашенкера отправили монтировать распределительные коробки на фасад Конюшенного корпуса. Руки мерзли до белизны, в лицо хлестал сильный ветер вместе с ледяным дождем. Приходилось забираться по стремянке и на уровне чуть выше окон первого этажа вбивать саморезы. Саморезы входили в бетон с трудом и часто ломались.

– Где я вам столько расходного материала наберусь, – ворчал кладовщик, выдавая дополнительные упаковки. – Как обычно, купили все самое дешевое. И впритык, без расчета на запас! – ругал он прижимистых логистов.

Рабочий день пролетел стремительно, как птица сапсан над обрывом. В шесть часов приятели сдали инструменты, переоделись, вышли за пределы стройплощадки и, только усевшись в «девятку» Дворянкина, почувствовали, что смертельно устали.

– Я подхватил простуду, – хлюпнул носом Гашенкер. – Похоже, я завтра не приду. Болеть буду.

– Я тебе заболею! По-твоему, я тут один должен корячиться?

– Ну извини, – развел руками Виталий, показывая, что намерен болеть и ничем помочь не может.

Две следующие недели Дворянкин работал один, в то время как Гашенкер отлеживался дома с высокой температурой.

Ничего, сочтемся, думал Роман, таская тяжеленные бухты кабеля.

Начало XIX века

Жозефина обвела взглядом свои украшения. Несмотря ни на что, они были дороги ее сердцу.

– И от всего этого придется избавиться?! Да никогда!

«Золото, проклятое золото», – вертелось у нее в голове.

– Черт! Что за вредная старуха! Все удовольствие от обладания драгоценностями испортила. – Жозефина вытащила из ушей серьги-веера с бриллиантами, сняла с шеи жемчуг, с рук – кольца и браслеты и убрала их в шкатулку.

Всю ночь она ворочалась, мучаясь кошмарами. Ей снились ее украшения в новом, пугающем свете. Браслеты сжимаются на запястьях, пальцы в перстнях синеют, изумрудная ящерица оживает и спускается налицо, царапая его острыми лапками. Ожерелье, любимое и прекрасное, оплетает шею, а затем начинает душить своими золотыми ветками. От удушья Жозефина проснулась. В другой раз она увидела во сне, как с ее ювелирных украшений стекает кровь. Золото начинает чернеть и превращается в уголь, а драгоценные камни преобразуются в вязкую, как болото, жидкость.

Наутро она встала разбитая, в дурном настроении и с темными кругами под глазами. Трещавшую от мигрени голову не покидали мысли о проклятом золоте. «Держи его от себя подальше», – вспомнила Жозефина слова странной Кары. Как же украшения держать от себя подальше, когда они – эти бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины – такие милые и славные, так дороги ее сердцу? Она открыла шкатулку, чтобы вновь полюбоваться своим богатством. Бриллианты, золото, сапфиры… Все сверкало на свету, но милым уже не выглядело. Напротив, блеск казался холодным и даже зловещим. Испугавшись, Жозефина захлопнула крышку.

– Черт! Что же делать? – мучилась она вопросом. Выбросить драгоценности рука не поднималась, раздать их бедным – глупо, все равно богаче бедняки не станут, пожертвовать в пользу богоугодных заведений жалко. А оставить при себе – значит лишиться покоя. И так плохо, и этак нехорошо.

Голова пухла от дум, грозясь расколоться на части. Жозефина оделась и вышла в парк, подышать воздухом. Дорожка извивалась мимо канала и увлекала на берег залива. По заливу гулял сильный холодный ветер, нагоняя низкие облака. Жозефина, чтобы не простудиться, зашла в беседку. Летом в этой беседке чудо как хорошо: качают кудрявыми кронами клены, тянет медовым ароматом от растущих неподалеку лип, цветы, бабочки, птичий гомон. А сейчас только промозглый дождь да облетающие яркие листья кленов. Когда-то в один из июньских вечеров в этой беседке они сидели с Константином. Тогда их роман только начинался, и великий князь вел себя очень романтично, он проявлял все свои самые лучшие качества дамского угодника: развлекал разговорами, осыпал подарками и комплиментами.