Онлайн книга «Русь измочаленная»
Ратники воспряли духом. Даже кони прибавили шагу, уловив в человеческой речи ободряющее сочетание звуков. Щавель с парнями ехал впереди, как бы в головном охранении, но на самом деле возле командирского места. На тракте надобности в дозоре не было, двигались споро, сгоняя на обочину крестьянские телеги, то и дело огибая мелкие заторы, вытесняя в канаву встречных сиволапых, да те и сами торопились убраться, видя, какая сила прёт. Погода выдалась самая для верхового марша кузявая. Небо было высокое, синее, ясное, временами прохватывал крепкий свежий ветерок. Над головой кругами вился корвус-коракс. Вился, вился, сел на дерево, вытянул шею поперёк движения каравана и хрипло выкрикнул: — Кра! Кра! — Соловушка! — улыбнулся Жёлудь. Почтенный Карп радости лесного парня не разделял. — Вот я тебя, тварь! — замахнулся кнутом на корвуса знатный работорговец. Соловушка покосился на него фиолетовым глазом, взъерошил бороду и удивлённо спросил: — Крук? — Каюк! — буркнул Карп. Он проехал мимо, однако соловушка сорвался с ветки, аж дерево закачалось, взмыл в небо и принялся нарезать круги с только ему ведомой целью. Михан как бы невзначай оказался рядом с работорговцем и угодливо подпел: Корвус-коракс, что ж ты вьёшься Над моею головой? Ты добычи не дождёшься. Корвус-коракс, я не твой. Знатный работорговец, казалось, не реагировал. Он влился в седло, как каменный, на тяжеловозе его кряжистую тушу совсем не качало. Замер, будто наливаясь силой, задрал голову, глянул ввысь, где вился корвус-коракс, предупредил грозно: — Ты насри мне ещё, гадина! В ответ с выси слетела маленькая белая бомбочка, шлёпнулась на холку тяжеловоза, смачно чвакнула и разлетелась, забрызгав красную рубаху работорговца и огненную гриву. Светлейший князь вернул навозный поцелуй. — Ах ты, падла! Ебит-твою налево! — Карп взмахнул кнутом. Соловушка сбился на крыло, его словно подкинуло ветром, перевернуло, он отчаянно пытался удержаться в воздухе, но не справился и рухнул под копыта. — Стойте! Жёлудь спрыгнул, рискуя быть затоптанным, метнулся, выхватил корвуса прямо из-под коней. — Стой!!! — скомандовал Щавель. Подчиняясь, ратники дёрнули поводья. Голова колонны стала, задние наезжали на передних, возникла сутолока. Жёлудь выскочил, прижимая к груди соловушку. — Ты чё раскомандовался? — Карп двинулся на Щавеля, но остановился, не приблизившись вплотную. — Кто-то должен, — отрубил Щавель. Подскакал Литвин: — Что у вас? — Парня чуть не стоптали, — объяснил Щавель. — Командуй, сотник, ехать надо. Жёлудь, держа соловушку, как младенца, взобрался в седло. — По какому поводу заминка? — с недоумением спросил Карпа Литвин. — Птицу спасал, — работорговец отвёл глаза. — Да ну его, поехали. Щавель обратил внимание, что кнут в руках работорговца вовсе не кнут, а короткая плётка о трёх хвостах, сработанная из чёрного человеческого волоса. И что за всю дорогу Карп ни разу не взбодрил ею коня, погоняя где поводьями, а где бранным словом. Чем дальше от Новгорода, тем просторнее становилось кругом. Поля и перелески сменились островками березняка, густого и бестолкового. Взрослые деревья сгинули на раз, да и молодой поросли встречалось всё меньше, куда больше виднелось пеньков, кучерявившихся юными побегами. На горизонте показалась грязная дымка. Звономудская стекольная фабрика изрыгала в небеса копоть, пожирая вокруг себя лес. В Звонкие Муди въехали к сумеркам. Свернули с тракта на главную улицу и быстро оказались перед закопчённым домом городского головы. Парни морщились — промышленным выхлопом в нос шибало так, что шуба заворачивалась. Сажа из заводских печей летела вверх и ровным слоем оседала на крышах, на стенах, на одежде и на лицах горожан. Грязное место были Звонкие Муди, и совершенно непонятно было, чему радовались ратники. Звономудский голова был извещён загодя, отряд ждали и приготовились. Полусотню Литвина расселили частично в казарме пожарной команды, частью же на постоялом дворе, где однозначно намечалось веселье: подтягивались девки, заводские парни надрачивали об портки массивные стеклянные кастеты и чугунные гирьки в кожаных мошонках. Работорговцу с обозом выделили задний двор лабаза купца Крепостничего, знатно огороженный, с охраняемым складом. Там должно было составить телеги, чтобы за ночь поклажу не растащили ушлые фабричные пацаны. Щавелю отвели дом на окраине, зато сообразно чину, дабы расселить весь боярский отряд, к которому примастырился Лузга. Улочка, на которую свернула ватага, упёрлась в стадо роившихся подле сарая баб и мужиков. Доносились крики: «Вампир!», «Огня!», «Нахрен огонь, спалимся нахрен!» и «Батюшку зовите!» Дверь на сеновал была распахнута, рядом с ней косо торчал неумело кинутый дротик. Из чёрного проёма выглядывал парень с окровавленным ртом и блажил размеренно и виновато: «Я не вампир!» За его спиной металась голосисястая девка, потеряв стыд от страха, и голосила: «Он не вампир, у меня менструация!» Принесли огня. В плечо парню воткнулась стрела. Он сверзился, пересчитав рёбрами ступеньки, свалил приставную лестницу и грымнулся на копёшку соломы. Щавель опустил лук. — Отставить! — приказ вернул на улицу тишь. — Все назад! Он направил кобылку через толпу прямо к сбитому, который уже начал шевелиться. Парень сел в соломе, вырвал стрелу. Ударила струя крови. — Он не вампир, он живой, — зычно рассудил Щавель. — Вампиры, они мертвецы. У мертвяков кровь не течёт, а у этого течёт. — Надо же, не упырь, — дивились сиволапые, — а могли сарай сжечь. Щавель двинулся дальше, за ним потянулась ватага, разрезав пополам рой мужиков. Парня уже заботливо подымали под белы рученьки, винились перед ним, сердобольно причитали бабы. — Фу-у-х, пронесло! — заметил Михан и надменно взял протянутую стрелу. Жёлудь демонстративно втянул ноздрями воздух, скривился: — Заметно. Всю дорогу он баюкал на груди корвуса, как кота, а тот уютно устроился и глядел поочерёдно фиолетовыми глазами, поворачивая клювастую башку и прислушиваясь, что бормочет ему лесной парень. Только возле дома Жёлудь счёл, что жертва бессердечного работорговца оправилась от ушиба, и подкинул корвуса в воздух. Соловушка ударил крыльями, аж чёлка у коня взвилась, взмыл в небо, сделал прощальный круг в вышине, каркнул во всё горло и лёг на обратный курс. — Пригрел? — ядовито осведомился Михан. Жёлудь снисходительно промолчал, спрыгнул с коня. |