Онлайн книга «Десантура-1942. В ледяном аду»
|
– Герр обер-лейтенант, вы плохо себе представляете нашу жизнь… Тарасов вдруг задергал щекой. А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом. – Не понимаю вас, господин Тарасов. – И не поймете, герр обер-лейтенант… – Нихт ферштеен… Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку… * * * – А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! При чем тут эти говнюки, а? Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату. – Коль, ты не горячись так. Ты майор? – Майор. Что это меняет? – Все, Коля, все меняет, – полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. – Ты – майор. Ты старший. Так это с латыни переводится? – Так. Дальше-то что? – Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит, что? – Что? – пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов. – Что ты не один. Понимаешь? – хлопнул его по плечу Горбачев. – Нет, – качнулся Николай. – Сейчас я тебе объясню… Вот ты, – полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки. – Ну? – Не нукай, не запряг… Где твой батальон? – У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл, что ли? Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула. – Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может, и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь? Тарасов почесал щеку: – Не понимаю. – Твою мать… Начну сначала. Какая разница – кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так? – Так… Ну и что? – Что? Вот тебе вопрос, – Горбачев оперся локтем на столешницу. – Что такое Родина? Тарасов взялся за бутылку: – Бахнем, таарищ полкник? – Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо? Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее: – Надя. – Что Надя? – Надя – моя родина. А вот еще родит… – Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя – твоя Родина? – А кто еще? – Тебе виднее, кто еще… Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу… – Мужики, вы спать-то собираетесь? – Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери. – Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! – спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли? – Вот еще секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, – почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. – Надо что-то менять. Что и как, не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно – организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все – танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен? Тарасов покачнулся, почти упав, и на всякий случай решил согласиться – тем паче, что такое Родина, он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ! Надя презрительно покачала головой и тяжело унесла беременный живот обратно в комнату. «Завтра опять ругаться будет… Надо бросать пить. А то ведь беда…» А настоящая беда пришла позже. Под утро… – Открывайте! НКВД! Бешеный стук ломал дверь. Еще пьяные, они открывали двери. Еще пьяные тряслись в открытой полуторке. Еще пьяные весело затянывали: «Черный ворон, чооооорный вороон!» – Имя, звание? – Тарасов… Майор… – Цель заговора? – Какого еще заговора? Не понял! Конвоир так двинул прикладом, что все вопросы снялись. Особая тройка дала пять лет. Полсотни восемь дробь три. А освободили в сороковом. По бериевской амнистии. Статью не сняли, но хотя бы поражения в правах не было. Живи – где хочешь, работай – кем хочешь. Но не в армии. В Харькове его встретила Наденька с дочкой на руках. Со Светланкой… Четыре года он просидел в одиночке. Есть такой город – Ворошиловск. Родина, говорите? А потом он работал инструктором по парашютному делу. В парке развлечений. Ну, лекции еще читал. Сто семьдесят прыжков! Сто семьдесят! А он – лекции… А двадцать четвертого июня его снова призвали в армию. Двадцать четвертого июня сорок первого… * * * – Двадцать четвертого я первый раз водку попробовал. Когда батю на войну провожали. Мать тогда как зыркнет… А отец спокойно так ей: «Он сейчас старшой». И в стакан мне плеснул на донышко. Не чокаясь. Как знал. Осенью похоронка пришла. В октябре. Пропал без вести под Киевом. Вот же… Где Киров, а где Киев? – И что? – Что, что… – пожал плечами рядовой Шевцов. – Ничто! Унесло меня тогда с того самогона… Батю так и не проводил толком. Полуторка за ними пришла, а я в кустах блевал. Стыдно до сих пор. А после похоронки я в военкомат побежал. Добровольцем, говорю, возьмите. А они говорят – приказа нет такого, чтобы до восемнадцати. А мне восемнадцать в ноябре. В ноябре и ушел. Сначала в запасный полк. А оттуда уже в бригаду. – За сиську баб так и не подергал в колхозе-то? – засмеялся кто-то из темноты. – Коров только… – вздохнул Швецов. – Матери когда помогал… И тут до рядового дошло: – Что? Что ты сказал? Да наши девки… – Да не ори ты, – добродушно ответил ему голос. – Бабы, они же и в Турции бабы. Их дергать надо, да. Иначе тебе дергать не будут. Отделение заржало в полный голос. – Ошалели совсем? Сейчас у меня кто-то не по сиськам огребет! Сержант Заборских выскочил из темноты: – Млять, епишкин корень, вы чего, уху ели? Швецов – три наряда вне очереди! – А я-то что? – возмутился рядовой. – Это они! |