Онлайн книга «Илья Муромец»
— Лук брать будешь? — спросил он в ухо друга. — А? Что? Лук? А-а-а-а, лук, — пришел в себя Добрыня. — Нет, лук пока рано. Это мы на пробу едем. Ты меч, кстати, тоже оставь. И ты, Алеша. Все трое отстегнули мечи и отдали их Казарину. Бурко отошел чуть ниже по улице и, повернув голову, искоса посмотрел. — Не совсем то, конечно, — пробормотал он. — Ну да на первый раз сойдет. ПОЕХАЛИ! Алеша неуверенно шевельнул вожжами, но умные кони двинулись сами, и телега, поскрипывая, неуверенно покатилась вперед. Под уклон... Только тут Илья понял, что его мучило все это время. — Добрыня, — напряженно сказал он. — Это княжий двор... Телега пошла быстрее. — Ну? — удивленно обернулся Добрыня. — А там впереди, — звенящим голосом продолжил Илья, — подол. Кони перешли на рысь. — А мы, стало быть... У Бурка вдруг расширились глаза и встала дыбом грива. — ЕДЕМ ПО СПУСКУ! — ТВОЮ МАТЬ!!!! — Бурко поднялся на дыбы, видя, как на него несутся ржущие от ужаса Ворон и Серко. Развернувшись на задних ногах, он пустился вскачь, вниз по Андреевскому спуску, ржа на скаку: — С доро-о-ги-и-гогого!!! Серко и Ворон, чувствуя, что их настигает грохочущая телега, припустили за вожаком. Илья бухнулся на задницу и, дергая Алешу за вихры, благим матом орал: — Сворачивай! Сворачивай, поповская твоя душа!!! Замерший от ужаса, Добрыня столбом стоял в телеге, бормоча про себя молитвы. Киевляне шарахались во дворы, на глазах у вихрем мчавшегося Бурка слепой хромец, сидевший с протянутой рукой на обочине, вдруг прозрел и с воплем перемахнул саженный забор. Какая-то девка с коромыслом столбом встала посреди дороги, обессилев от страха, и Бурко только и успел ухватить ее зубами за рубаху и забросить себе на спину. Еще одну в последний момент выдернул из-под колес Илья и кинул на спину Алеше. Та пронзительно визжала. — Люууууди!!! Ратуйте! Богатыри за девками на телегах скачут! По всему Киеву гудел набат, люди прятали дочерей в домах и с ужасом выглядывали за ворота. На крыльцо своего дворца выскочил в одном сапоге Владимир и из-под руки пристально вглядывался вниз. Путь богатырской колесницы можно было легко различить по взлетающим вверх обломкам, разлетающимся курам («Почему курам?» — отрешенно подумал князь) и женским крикам. — Ну, мать вашу, защитнички, — пробормотал князь себе под нос. — А по-моему, ничего страшного. Князь затравленно оглянулся. Рядом стояла Апраксия, как всегда строгая в своем уборе. — Повеселятся — и успокоятся. Это странно, но мне кажется, что я лучше тебя понимаю твоих воинов — на Рубеже тишина все лето, и твои мужи просто заскучали... Крики стали громче, вверх полетели доски и какие-то обрывки. — На Житний торг приехали, — машинально отметил Владимир. — ...в конце концов, — невозмутимо продолжала Апраксия. — Ты должен радоваться тому, что твои избранные от скуки устраивают погромы, а не заговоры. — Ну, у нас не Царьград, — ворчливо ответил Владимир. — Князь на князя — еще куда ни шло. Та-а-ак, вот они на мост въехали... Обычно на мосту через Днепр места хватало точь-в-точь разойтись четырем телегам. Но стоило Бурку вылететь на деревянный настил и, путая ржание и человеческую речь, предупредить всех на скаку о грядущих колесничих, как середина волшебным образом освободилась. Алеша, за которого держались уже три девчонки («Нарочно, что ли, они под колеса лезут?» — подумал Илья), ухитрился провести телегу так, что столкнул в воду только пять возов. Вылетев на Оболонь, Серко и Вороной пошли вскачь. Бурко, летевший впереди с девкой на спине, начал находить своеобразное удовольствие в этой гонке и во все горло орал песню Иолая из свитка про подвиги Геракла: «С дороги лети, быстрокрылая птица, скорее! Зверь мохношкурый, в дебрях скрывайся, не медли! Видишь, клубы над дорогой широкой поднялись! Быстрые кони летят, словно ветер, пред ними!» — И долго мы так будем скакать? — пискнул кто-то Илье на ухо. Богатырь пошарил за спиной и вытащил испуганную девчонку лет шестнадцати. Краем глаза он увидел, что похабник Алешка перехватил вожжи зубами, обнимая за талии уцепившихся за него киевлянок. При этом он как-то ухитрился ухватить всех троих и, похоже, жизнью был доволен. Добрыня уже пришел в себя и, судя по движениям рук, прикидывал, как оно будет — стрелять с телеги. Илья вздохнул. — Тебя как звать? — крикнул он девчонке. — Маняша, — тонко ответила та. — Ну, Маняша, кони добрые и разогнались от души! Раньше Рубежа не остановятся! — Мне нельзя — испуганно заверещала Маняша, перекрывая грохот телеги. — Меня мама дома ждет к вечеру! — Да не боись! У нас на заставе парни хорошие, не обидят. Они меня боятся. А то еще, может, телега раньше развалится. Маняша в ужасе замолчала и лишь глядела вперед круглыми глазами. Илья, которого тоже захватила бешеная скорость, начал подпевать Бурку: «И налетев с поворота по медноблистающим дружно! Вставшим рядами врагам копья гремящие бросит! Юный воитель с щитом меднокованным крепким!» [4] Добрыня обернулся к Илье и проорал: — Лук зря не взяли! Я уже стоять приноровился! — А мне и так хорошо! — отозвался спереди Алеша, перехватывая попутчиц поудобнее. Илья мог бы поклясться, что услышал дружное тройное хихиканье. Впереди на почему-то резко ставшей пустынной дороге показалась черная точка. — Побереги-и-иго-гогось! — заревел из пыли Бурко и вдруг осекся. Серко и Ворон как-то внезапно перешли на рысь. Илья вглядывался вперед, но из-за поднявшихся клубов ничего видно не было. Кони перешли на шаг. Муромец вдруг понял, что Бурко с кем-то говорит, причем, судя по ноющему тону, оправдывается. Догадка одновременно обрушилась на друзей. Алешка резко убрал руки за спину, Илья осторожно посадил Маняшу рядом, а Добрыня встал смирно и принялся старательно разглядывать ладони. Пыль опускалась, кони встали. Из клубов показался странно склонивший голову Бурко, рядом шел, держа коня за ухо... — Отец Серафим, — выдохнул Илья. Подскакавший было сзади Казарин резко развернулся и помчался обратно к Киеву. — Ах ты, скотина четвероногая, — выговаривал поп коню. — Ты что творишь? По дорогам людей топчешь, девок воруешь? Илья надоумил или сам сподобился? С отцом Серафимом у Бурка отношения были сложные, хотя, в общем, добрые. Сперва священник считал, что говорящий конь одержим бесом. Но когда Бурко позволил окропить себя святой водой (да еще немало выдул так, ловко сунув в ведро морду) и, не моргнув глазом, стоял, пока поп осенял его крестным знамением и окуривал ладаном, отец Серафим смирился и сказал, что пути Господни неисповедимы и чудеса являлись раньше, являются и сейчас. Окончательно он принял Бурка, когда тот на память надиктовал ему из Аристотеля и сказал, что читал «Апокалипсис», хотя и ничего не понял. Иногда конь приходил к священнику на двор и подолгу с ним беседовал, хотя и сильно робел отца Серафима. Когда же буйная Серафимова паства в очередной раз учиняла какую-нибудь молодецкую пакость, маленький поп в сердцах говорил: «Один среди вас человек — да и тот конь». |